Медвежатник фарта не упустит

— Так вот, это она и есть… Его супруга. Настоящая. Венчанная.

— Вот оно как, — невольно подивился Лузгин. — Но ходили слухи, что Родионов завязал.

— Не факт, — откинулся на спинку стула Савинский. — Он и сам мог пустить такой слух. С него станется. Хитрющий, шельма. Но разговор покуда не о нем, а о ней.

— Слушаю вас, — подался вперед Лузгин.

— Необходимо выяснить, когда она приехала, одна ли, с мужем ли и где остановилась.

— Сложненько это будет сделать при нынешних-то порядках, — не сразу ответил Лузгин, служака старый, из становых приставов. — Ведь никакого учету нету: кто приехал, кто уехал… Одно слово: кавардак!

— А ты все же попробуй. Эх, жаль, сгорел архив Сыскного отделения, — посетовал на обстоятельства Савинский. — Там были фотографические карточки обоих Родионовых. Ну да ладно. Значит, задача такова: надо осмотреть гостиницы, нумера и меблирашки на предмет проживающих, скажем, месяц и менее. Авось клюнет. Ежели нет, прошерстить всех, кто сдает квартиры и комнаты. Ну, и расставь своих людей на вокзале и пристанях. И чтобы глядели в оба. Все понял?

— Понял, Николай Иванович.

— Запиши ее приметы: рост два аршина и пять с половиной вершков. Глаза большие, изумрудного цвета.

Савинский ненадолго замолчал, прикидывая, верно, что-то в уме. Затем продолжил:

— Ей за тридцать, но выглядит моложе. Дворянка. Одета… во что же она была одета?… — спросил сам себя Савинский, пытаясь вспомнить. И профессиональная память скоренько подкинула ответ. — Одета в летний дипломат. И шляпка, знаешь, такая, — показал Николай Иванович себе на макушку головы.

— Понял, — буркнул Лузгин, записывая приметы Лизы в памятную книжку.

— Собери немедленно инспекторов, постовых, агентов и сообщи им эти приметы. И искать. Искать! О результатах или их отсутствии докладывать мне ежедневно. По утрам. На оперативных совещаниях.

— Разрешите выполнять?

— Да, ступай.

Когда Лузгин вышел, Николай Иванович посмотрел в окно. Вроде бы прогремел гром, но за окном светило солнце, и не было даже малейшего намека на дождь.

Вот громыхнуло снова. Далеко, за Волгой. Потом еще и еще.

Скоро Савинский понял, что это не гром. Это была артиллерийская канонада.

Глава 8. ЧТО ТАМ ЗА ОХРАНА?

Всю дорогу, пока Мамай со своими людьми ехал в Казань, его не покидала какая-то необъяснимая тревога. Знающий Мамая ни за что бы не поверил, что у этого толстокожего татарина, казалось, не ведающего сомнений, могут быть какие-то нехорошие предчувствия.

Сколько Мамай себя помнил, он всегда состоял при ком-то.

Поначалу сирота Бадретдин Шакиров состоял при приюте для бездомных инородцев и прислуживал повару Хуснутдину: носил для него воду и выносил мусор и объедки, получая за это лишь тычки да подзатыльники.

Потом его взял к себе в прислужники имам Зинатулла. Жил он при нем до пятнадцати годов и ходил в настоящих лакеях: одевал и раздевал имама, носил ему в опочивальню сладкий щербет, медовый напиток айран и сладкие орешки, мыл ноги и щекотал пятки гусиным перышком. Когда имам однажды попросил Бадретдина сделать ему кое-что более приятное, что, дескать, разрешил ему в вечернем с ним общении Всевышний, возмущенный мальчишка послал имама по-русски весьма далеко и ушел от него в никуда, что значило — на улицу.

Скоро Бадретдин прибился к фартовым, промышляющим кражами и разбоем. Чаще всего он стоял на шухере, а после удачного дела его нагружали ворованным барахлом, и он относил его на Хитров рынок знакомому барыге. Фартовые научили его драться, уходить от слежки и подарили первый в его жизни финский нож, с которым он никогда не расставался.

Через год фартовые замыслили проверить его в деле и поручили Бадретдину Шакирову первую самостоятельную работу: подломить галантерейную лавку на Солянке, купеческой улице с двухэтажными домами, первые этажи которых были почти сплошь заняты под лавки и магазины. Лавку эту давно пасли и знали, где ее хозяин держит свою кассу. Бадретдин задание фартовых исполнил, но при этом нечаянно убил хозяина лавки, оказавшего отчаянное сопротивление. Тогда же он и получил кликуху «Мамай», потому как в лавке, когда туда вошли фартовые, был такой бедлам, будто «Мамай прошел».

Весть о том, что молодой пацанчик с кликухой Мамай справился со здоровенным купчиной, спровадив его на тот свет, дошла, конечно, до Парамона Мироновича. И хитровский туз пожелал посмотреть на того пацанчика.

Посмотрел. И взял в личное услужение. Так Мамай стал состоять при Парамоне особым подручным, коему поручались тузом Хитровки особые задания.

Что это были за задания, знали немногие. Зато многие догадывались, что задания сии не что иное, как устранения неугодных Парамону людей. А попросту говоря, мокруха. Какой бы сложности ни было задание, оно исполнялось Мамаем с точностью швейцарского хронометра. Он мог, не моргнув глазом, всадить финский нож точнехонько в сердце, шарахнуть обухом топора по темечку и ударом кулака свалить наземь любого, на кого бы указал его хозяин. Собственно, он только этим и занимался, когда состоял в подручных у старого Парамона.