Медвежатник фарта не упустит

Мартын Иванович неустанно боролся против врагов революции, что было замечено головкой РСДРП (б) и Совнаркомом. Менее чем через месяц он принял предложение Совета Народных Комиссаров стать членом коллегии Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, а через полгода возглавил отдел ВЧК по борьбе с контрреволюцией.

В июле, получив пост председателя Военного трибунала, принял и должность председателя Казанской Губчека и стал членом Реввоенсовета Восточного фронта, штаб которого находился в Казани в нумерах купца Щетинкина. Он вообще был идеальный служака и безотказный исполнитель. Случись ему оказаться на стороне белых, он так же верой и правдой служил бы своим хозяевам и безжалостно уничтожал врагов антибольшевистского движения. Лишь бы это были русские…

Когда Вероника Ароновна ввела Лизавету в кабинет и в нее уперся взглядом его хозяин, Лиза буквально почувствовала холод. Небольшие бесцветные глаза-льдинки председателя Губернской ЧК смотрели на нее и будто сквозь нее. Встречаться с таким взглядом очень не хотелось. Так продолжалось, верно, с половину минуты. Потом Лацис отвел взгляд и металлическим, без всякого выражения голосом сказал Брауде:

— Отправить в арестантскую.

В подвал Набоковского дома надо было спускаться со двора. Двое латышей — теперь прибалты вместо прежних китайцев, наводнивших Казань при коменданте города краскоме Куне, исполняли роли охранников и надзирателей — буквально столкнули Лизавету по ступеням, и она, чтобы не упасть, сбежала по ним до самых дверей «арестантской». Клацнул засов отворяемой двери, и на Лизу пахнуло хлевом, потом и мочой. Двери закрылись, и сразу стало темно. Потом, когда глаза привыкли к свету, падавшему из двух оконцев, она увидела, что на пуках гнилой соломы плотно сидят люди и ступить ей просто некуда. Около дверей стоял большой металлический жбан с погнутой крышкой — параша.

Вскоре двери с лязгом открылись, и в проем просунулась приплюснутая голова с белесыми глазами без ресниц и бровей, выскочившим вперед подбородком и выпущенными из-под фуражки волосами цвета грязной соломы. Коверкая русские слова, голова сказала:

— Пыфший кенерал Марков и пыфший полкофник Прокнаефский, на фыхот.

С пола поднялся пожилой седой мужчина и молча пошел к двери. Следом за ним двинулся другой, помоложе. Проходя мимо Лизы, он поднял голову, и взгляды их встретились.

— Вы? — вскинул брови мужчина и остановился. — Почему вы здесь, зачем?

— Михаил Васильевич? — промолвила Лиза, во все глаза глядя на бывшего знакомца. — Прогнаевский? Куда это вас?

— Туда, — посмотрел в потолок Прогнаевский.

— Ну, чего фстал? Пошел фперет! — гнусаво приказал конвойный латыш, сверля белесыми глазами Лизавету. Михаил Васильевич криво улыбнулся и прошептал:

— Держитесь, Лиза. Скоро все кончится.

Дойдя до двери, он оглянулся, кивнул ей прощально головой и шагнул за порог.

— Ну, садись, чего стоишь, — услышала она женский голос. — Эти двое уже больше сюда не вернутся. Занимай вот место генерала.

Лизавета, осторожно обходя сидящих, села на освободившееся место около холодной каменной стены недалеко от говорившей женщины. Прямо над ее головой было выцарапано:

Люба, Настенька, благословляю, люблю, простите.

В углу, около небольшого оконца, растеклось написанное, очевидно, кровью:

Прощай, милая Поля, нас убивают всех по одиночке.

Пусть Славик помнит о смерти отца.

— Куда их повели? — задала женщине мучивший ее вопрос Лизавета.

— Как куда? — удивленно и как-то странно, с опаской и одновременно с жалостью, как смотрят на не очень здоровых умом людей, глянула на нее женщина. — Казнить их повели, куда еще.

Лиза побледнела и обмякла, будто ее кости сделались мягкими, как воск.

— Что, страшно? — спросила женщина теперь уже с нотками участия в голосе.

Елизавета не успела ответить: два выстрела со стороны Набоковских конюшен, раздавшихся по ночному времени слишком громко, заставили ее вздрогнуть. Потом прозвучало еще два выстрела.

— Все, — выдохнула женщина.

— Изверги, — громко сказал профессорского вида мужчина и нервно закурил папиросу.

Залопотали по-своему татары, сидевшие кучкой в противоположном углу, зашептал молитву священник-протоиерей, громко всхлипнула старушка-акушерка. Какой-то здоровенный мужик с купецкой бородой на два раствора сильно ударил в стену кулаком, разбив в кровь пальцы. А потом в подвале надолго повисла замогильная тишина.

Ближе к утру к ним втолкнули двух молодых людей в гимназических мундирах. Юноши устроились у двери, беспрерывно курили и громко шептались, обсуждая меж собой различные планы побега.

— Надо попроситься в нужник и дать деру, — настаивал на своем один, выпуская носом папиросный дым.

— Они не пустят, — не соглашался второй, указывая на парашу. — Вот тебе нужник.

— Я что, должен прилюдно справлять нужду, что ли? — кипятился первый гимназист.

— Для этого параша здесь и стоит, — пытался образумить первого второй.