Медвежатник фарта не упустит

С последней подводы Мамай стащил мешок с золотыми монетами, достал из голенища сапога финку и полоснул острием по холстине. Золотой ручеек николаевских червонцев-империалов щедро полился из тугого мешка, завораживая взоры.

— Сынащала патвотэ, — сказал Мамай и опять подставил спину под подводу. Опрокинули ее в мгновение ока и уставились на него.

— Теперь перите золотэ, — разрешил Мамай.

Возчики принялись прятать добычу. Полные карманы наполнил империалами электрический специалист; под завязку набил свою сумку химик-адъюнкт, подумав, положил оставшиеся две шашки с сонным порошком в карманы пиджака. Мамай, наклонившись, взял обеими ладонями две горсти золота и небрежно рассовал по карманам. Потом прислушался: выстрелов впереди уже не было слышно.

— Высе, ухотим, — буркнул он и уже рявкнул на возчиков, подбирающих с моста монеты: — Я щиво сыказал!

Носком сапога он столкнул в озеро опустевший мешок и, не оглядываясь, пошел по мосту. За ним затрусили электрический мастер, закрывая ладонями набухшие карманы; косолапо зашагал несостоявшийся профессор, придерживая у плеча сумку, полную золота. Уже на берегу их обогнали восемь подвод, окутав налетчиков облаками пыли.

Глава 21. ПОИСКИ САВЕЛИЯ

Елизавета открыла глаза и глубоко вздохнула. Поначалу она не поняла, где находится, и с удивлением смотрела на крашенный белилами потолок, русскую печь и тюлевые занавеси, закрывающие окно. Потом память стала возвращаться, она вспомнила допрос, подвал чрезвычайки, направленные в голову ружья, пули, разбивающие кирпичную кладку…

Откинув одеяло, Лиза села, уперевшись в железную спинку кровати. Послышались шаги, и в комнату вошла ее тезка.

— Очухалась? — весело спросила женщина, доставая из авоськи бутылку молока, пачку чая и белую французскую булку.

— Кажется, да.

— Вот и молодец. Я уже думала, что ты вообще не проснешься никогда. Что это ты вдруг в литургический сон впала?

— Летаргический, — улыбнувшись, поправила женщину Лиза. — И долго я спала?

— Почти двое суток, — уважительно протянула женщина и, заметив, что тезка пытается встать, добавила строго: — Не вставай. Сейчас я тебе горшок принесу.

Потом они пили чай с молоком и французской булкой, и женщина рассказывала Лизавете городские новости.

— Пороховой завод заработал, снова в Казанку отходы свои будет сливать. Уж сколь с этим наш городской голова Василий Дементьевич Боронин бился, а все без толку. Срамота одна! Белье не ополощешь. Как-то теперь при новой власти будет? А в Ягодной слободе, — продолжала Лизина спасительница, — на Шабановской фабрике вчера мастерские открыли, а там рабочие. Как кинутся обнимать тех, кто их вызволил! Говорят, красные их заперли за отказ вооружиться, чтобы, значит, город от чехословаков и каппелевцев защищать. Расстрелять хотели, да не успели вот. Да, еще одна новость, сегодня трамвай пустили! Эти, — кивнула она в сторону окна, — за сколь времени пустить не могли, а чехи пришли и уже на третий день бегають. Чехи, они ведь почти что немцы, тоже порядок любят…

Елизавета пила чай — тезка сделала ей покрепче, — с удовольствием ела булку, хрустя румяной корочкой, и чувствовала, что силы понемногу возвращаются к ней. А женщина, довольная, что дела больной пошли на поправку, все говорила и говорила:

— …А в городе что творится, настоящий праздник! На улицах флаги, цветы. Народу — полно. Все нарядно одетые, всюду веселье. На Черном Озере военный оркестр играет, в Панаевском саду и в Русской Швейцарии прямо гуляния народные, тоже с музыкой. У дворца командующего округом — ну, там, где при большевиках военный комиссариат был — очередь длиннющая: в добровольцы в Народную армию полковника Каппеля записываются. Да, вчера вечером я и самого Каппеля видела. Шустрый такой, загорелый. Настоящий народный герой. Он на Театральной площади выступал. Речи всякие произносил. Призывал вступать в его армию. Народу было — тьма-тьмущая…

Лизавета сонно моргала и улыбалась.

— Э-э, заговорила я тебя, — заметила женщина. — Иди-ка ложись, поспи еще. После еды сон на пользу будет. Завтра здоровенькой проснешься. Помочь тебе?

Лиза отрицательно мотнула головой, встала, самостоятельно дошла до постели и легла, уже во сне машинально натянув на себя одеяло.

* * *

Проснулась она оттого, будто кто-то щекотал ее по носу. Она открыла глаза, и солнечный луч ударил ей прямо в зрачки, заставив сощуриться. Луч сразу распался на несколько тончайших светлых нитей, между которыми весело сновали тысячи мельчайших прозрачных пылинок. Немного понаблюдав за ними, Лиза легко встала с кровати, оделась, надорвала шелковую подкладку жакетки, откуда что-то выпало прямо ей в ладонь, и вышла во двор. Ее спасительница возилась на огороде.

— Ты чего так рано? — спросила она, увидев Лизавету.

— Выспалась, — ответила та.

— Ну, тогда идем завтракать, — бросила тяпку женщина.

Потом они пили чай с вишневым вареньем — до этого добрая женщина заставила Лизу съесть целую тарелку пшенной каши — и разговаривали ни о чем.

— Лиз, ты не сможешь продать вот это? — спросила вдруг Лизавета, раскрыв ладонь.