Медвежье солнце

Но не сегодня. Возвращаясь с обхода, капитан издалека увидела группу офицеров. Мужчины были в штатском – видимо, пришли из увольнительной. И то ли свобода вскружила головы, то ли на грудь приняли, но дорогу ей перегородили очень недвусмысленно. Дробжек остановилась у корпуса казарм, в котором светились редкие огни – почти все уже легли спать, – окинула берманов спокойным взглядом.

– Уезжала бы ты отсюда, женщина, – сказал один из них почти добродушно. – Не вноси смуту. Баба в казарме, как на корабле, – к беде. Мужики скоро из-за тебя передерутся. Мы же запахи чуем, невмоготу нам.

– Поте́рпите, – ответила она спокойно, – я вам не женщина, а офицер. И не вам решать, когда мне уезжать. У меня свои задачи, у вас свои, так что, мужики, дайте дорогу.

– А если не пустим? – спросил второй. Говорили они без агрессии, скорее, снисходительно и со смешками, как с ребенком общались.

– Переночую здесь, – не отреагировала на вызов Люджина, – а завтра рапорт напишу о противодействии. Если свои звания и имена не побоитесь назвать.

– Вот-вот, – пробурчал еще один, обращаясь к товарищам. – Баба всегда за спины мужиков прячется, и эта туда же. А еще воевать собралась.

Люджина вздохнула. Драться не хотелось, да и не было в ней злости. Такие проверки и в Рудлоге почти на каждом новом месте службы проводили. Это потом уже прикрывали друг другу спины, а поначалу на крепость испытывали, как любого новичка, вне зависимости от пола.

Из-за спин берманов показались несколько рудложских гвардейцев, видимо, услышавших разговор, и она сделала им успокаивающий знак рукой. Не вмешивайтесь.

– Так и будем стоять? – спросила она. На улице было тихо, ночной морозец пощипывал щеки, но холода капитан не боялась.

– А что? – хохотнул заводила. – Торопиться нам некуда.

– Согреться бы, – задумчиво проговорила Люджина. – Да и вам дурь из голов повыветрить не помешает, служивые. На гауптвахту захотелось?

– А ты не грозись, – смурно ответил другой, – мы тебя подобру просим, уезжай. Не дело это. У себя в Рудлоге хоть бабские батальоны создавайте, а нам этого стыда не надо.

Люджина снова вздохнула и начала раздеваться. Сняла теплую шинель, шапку, отдала молчащим, насупленным гвардейцам. Берманы поглядывали на нее не без интереса.

– Вот что, – сказала она. – Вы мужики крепкие, право на свою традицию имеете, да вот только я не кошка приблудная, чтобы меня гнать. Сделаем по чести. Если я хуже вас, то завтра уеду. А если нет, то больше чтобы я этой дури не слышала. Начнем с отжиманий – кто больше. А там можно и поподтягиваться. Согласны?

– С женщиной соревноваться? – заводила презрительно плюнул на плац.

– Пока вы только языками мелете, – жестко произнесла капитан, – а в деле я вас не видела. Разве только кисель языком взбить способны.

Офицеры заворчали. Из казарм один за другим выходили еще берманы и гвардейцы и останавливались, разделяясь на две кучки и уже агрессивно поглядывая друг на друга.

– Тягаться с женщиной – себя марать, – уверенно заявил еще один. Его поддержали дружным гулом. Гвардейцы набычились, готовые лезть в драку, но строгий взгляд синих глаз Люджины обещал: если дернется кто – гауптвахтой не отделается.

И неизвестно, чем кончилось бы это противостояние – потому что шум нарастал, и уже начали обмениваться колкостями, – если бы из казармы не вышел берманский подполковник Хиль Свенсен. Осмотрел толпу, оценил стойку капитана Дробжек, готовую к драке, все верно понял, коротко рыкнул, блеснув клыками, но вопрос задал ровно:

– Что здесь, капитан?

– Да вот общаемся, господин подполковник, – невозмутимо ответила Люджина. – Объясняю вашим ребятам преимущество ночных тренировок и командных отжиманий до последнего вытерпевшего.

– Хорошая методика, капитан, – с порыкиванием согласился Свенсен. Повернулся к своим подчиненным. – Приступайте. На плац, бегом марш! Леверхофт, присмотришь, чтобы тренировка… в рамках прошла. Кто в первой десятке отвалится – неделю наряды вне очереди. Всем понятно?

– Так точно, подполковник! – рявкнули подчиненные. Люджина оглядела распалившихся мужиков, покачала головой и тихо попросила одного из гвардейцев принести перчатки для занятий – с обрезанными пальцами, кожаные. Зашагала к плацу, сбросила шинель в общую кучу и легко побежала за Леверхофтом по кругу. Соревнования соревнованиями, а разогрев никто не отменял.

В комнату, отведенную полковнику Стрелковскому, постучались. Игорь Иванович стоял у окна и смотрел на плац.

– Да, – сказал, оглянувшись. К нему зашел Свенсен. Подошел к коллеге, встал рядом.

– Любуешься? – спросил он.

Там, под светом прожекторов, завершали пробежку почти сотня мужиков – гвардейцев и берманов – и одна Люджина. Раздался крик Леверхофта – и вся компания упала на плац и под обратный счет начала отжиматься. Двести… сто девяносто девять… сто девяносто восемь…

– Любуюсь, – сухо проговорил Игорь. – Слышал их разговор. Что за дерьмо, подполковник? Развлечься решили? Мало ты их выматываешь.

– Они бы никогда не тронули женщину, Игорь Иванович. Но я прослежу, чтобы больше рты не раскрывали, обещаю.