Медвежьи углы

— Давай лучше потом, — отнекнулся я.

— Хозяин — барин, — легко согласилась гурия.

Белка

В книжке «Как правильно сажать смородину» я прочел, что куст крыжовника должен расти у забора, где солнце, а мой куст всю свою долгую жизнь рос в середине двора в тени яблок.

Выкопать неправильный куст было делом пяти минут, он мне не очень-то и нравился, и если и был чем знаменит, то своими колючками. А вот мама этого крыжовничного кактуса действительно была кустихой знаменитой, кстати, она тоже неправильно росла — в тени яблок в самой середине двора.

Но она абсолютно не волновалась, на ней было много ягод, а по утрам под ним устраивали свидание гном и белка.

Гном меня не очень-то интересовал. Подумаешь, маленький, худощавый, морщинистый взрослый.

У меня в Детском Саду таких было полно: маленьких и худощавых противных детей и морщинистых противных нянь. А он еще какой-то серый был, а белка была нормальной, рыжей, как на картинке. Цокала, дралась с воронами и бросала в меня орешки осенью.

Так вот, когда она приходила к гному, к ней можно было очень близко подойти, пока она паслась возле его ног.

Она долго возле гномьих ног гуляла, можно было даже заскучать. А когда я соскучивался, то бросался с воем за белкой, чтобы ее поближе рассмотреть-погладить, а она прыгала на дерево. Я стоял под деревом и смотрел на красивую рыжую белку и радовался, как она цокает и бросается в меня орешками. И гном тоже стоял и смотрел.

Белочкины орешки я подбирал и клал в карман, и гном тоже подбирал. А еще гном любил разглядывал мои синие резиновые сапожки с белыми рыбками. Тут я ему не мешал. А потом мы расходились по домам.

По утрам я часто уходил в Детский Сад, поэтому виделся с гномом и белкой редко, а когда пошел в школу, то совсем перестал.

Оказалось, что у нас нет солнечных мест возле забора, поэтому куст крыжовника пришлось сажать в центре двора в яблочной тени.

Шибенник

В детстве Шибенника[2] я боялся — мама за порог, на пару минут, ведро с помоями вылить, а мне уже страшно. Страшно даже когда он и не выглядывал из-за двери ведущей в коридор. А он выглядывал.

Помню, он голову высунет, и черными глазищами своими меня разглядывает, а я стою у входных дверей, практически на пороге, зимой, босиком и ору: ма-ма, ма-ма, ма!

Страшно мне! Хотя он ничего такого не делал, просто меня разглядывал. Глядел, как я боюсь, как ради этого страха на порог босиком, зимой…

Когда я подрос, то сам стал его наблюдать: как Шибенник с котом Васькой дружит, а с кошкой Дуськой нет (с Васей он потом тоже поссорился, почему — не знаю), как белок в окно наблюдает, грустно так наблюдает, и сорок с галками тоже.

Все это помню, а лица Шибенника не помню абсолютно. Сейчас мне кажется, что были усы и бакенбарды, а раньше чего-то другое казалось. Вроде все детство он в доме околачивался, иногда несколько раз на дню его видел — не помню лица. Хотя, чего уж там, своего лица не помнишь.

Шибенник вещами в кладовке шуршал, по чердаку топтался, было уже не страшно. Только раз испугался: я Дуську за невнимание к себе мучил, а он шкаф качнул очень неожиданно, вот после этого страшно стало и стыдно.

Стыдно, что он подсмотрел, как я Дуську за лапки дергал и за хвост, а она плакала.

Шибенник жаб земляных под полом разводил, сверчка принес.

Последние двадцать лет мы не видимся с Шибенником, и лягушки все разбежались. Но знаю точно — здесь он. Запах свой в разных местах оставляет, и каждый раз это разные места. Вещи берет, а потом подбрасывает. В сад штуки всякие складывает.

Здесь он, здесь. Враг мой. Ничего он мне не даст забыть и маме моей тоже. А вот дедушке моему повезло: Шибенника в семью прадед привел осенью 49-го. Кажется, в Воложине дело было. Дедушка на тот момент был уже взрослый и ничего такого не боялся.

Кузнечная страна

Когда идёшь мимо дяди Васиного двора, то сразу видишь, что никакого двора нет, а есть джунгли, что простираются на все пять, да уже практически шесть соток — так всё разрослось. На этом клаптике земли буреломы и заросли страшные. В центре двора должен быть сарай из сосновых досок, но есть ли он там, проверить можно только с помощью огнемёта. Периметр участка охраняют особо колючие кусты малины: рослые, мощные. В их прочной волокнистой древесине вязнет топор и мачете (соседу-преподавателю студенты кубинцы привезли). Вокруг растет город. Плохо, лениво, но всё по плану — дома выше, деревьев меньше, только эти пять (почти шесть) соток вступили с повседневностью в противоречие. Нагло вступили, давно, и успешно. Наглость эту так и зовут в народе: «Двор Дяди Васи». Дядю Васю я хорошо помню: высокий, вечно пьяный старик, и под нос он себе чего-то напевал: бу-бу, бу-бу, бу-бу-бу-бу. Он сгорел вместе со своим маленьким домиком, а потом всё заросло.