Медвежья кровь (СИ)

Господи, только этих проблем мне не хватало для полного и безграничного «счастья»…

Я так и стояла, прислушиваясь к тому, дышит ли этот мерзкий тип, и начинала судорожно соображать, по мере того как удушливый приступ паники отпускал меня из своих клешней.

Проблемой номер один была сломанная дверь.

Не просто сломанная, а вырванная и продавленная!

Она была не просто деревянная, а укрепленная. Папа сделал ее сам, вставив между двумя деревянными плоскостями внутри железный лист, и пока я отказывалась понимать, КАК этот мужлан смог ее вот так сломать!

И пусть на улице еще стояла осень, но ночи были уже холодными, чтобы остаться без дверей. Не говоря уже о том, что теперь любой желающий мог ввалиться в дом вот так же.

И лечь прямо на полу.

Это в самом невинном и лучшем случае.

Проблемой номер два был сам мужчина.

Очень. Большой. Мать его, проблемой!

Глядя на него даже издалека, я понимала, что против такого не поможет ни ружье, ни наш вечно пьяный участковый…

Обратиться в медпункт и попросить помочь ему, а еще лучше забрать его?

Кажется, это была самая здравая идея, вот только останавливало другое: из-за того, что возле дома постоянно ошивались мужчины, про меня и маму и без того говорили не самое приятное, а здесь какой-то незнакомый мужчина. Снова. Который ввалился не к кому-то, а именно к нам!

Мерзко было даже представлять, что будут говорить люди и сколько это будет продолжаться… По этой причине я ходила в поселок только в самом крайнем случае, предпочитая обходиться тем, что росло в лесу и на нашем небольшом огороде.

Господи, что делать?

Я к нему даже подойти боялась!

Поэтому, на всякий случай взяв лопату, которой выгребала уголь из печки, потыкала в него рукояткой с расстояния, на которое только смогла отойти.

Мужчина не пошевелился, но застонал. Глухо, сипло. Едва слышно.

Пьяные так точно не стонут.

— Твоя сердобольность тебя погубит, Илька… — пробормотала я сама себе под нос то, что постоянно повторяла наша ближайшая соседка и хорошая подруга мамы, которая пыталась присматривать за мной и братом, пока мы оставались одни.

— …Помоги мне, и я просто уйду...

Твою ж дивизию!

Я совершенно не ожидала, что этот тип заговорит, поэтому уронила лопату с таким грохотом, что подпрыгнула сама!

Значит, живой!

— Если можешь говорить, значит, можешь и уйти! — в конце концов собралась я, осторожно поднимая с пола лопату, но крепко держала ее в руках. На всякий случай. Потому что доверия этот тип не вызывал от слова «совсем»! — Я расскажу тебе, где у нас находится участковый пункт. Там тебе смогут оказать помощь и…

Я не договорила, потому что этот огромнейший тип вдруг закашлял.

Очень тяжело и хрипло, с протяжным стоном пытаясь развернуться на спину и харкая кровью.

Он смог повернуть себя не с первой попытки, и я видела, скольких усилий ему потребовалось, чтобы совершить это, казалось бы, простое действие.

Черт, он даже глаз открыть не мог.

Его веки только трепетали, но не могли открыться.

— Я не хочу, чтобы ты умер у меня в доме!

— Так не дай мне умереть, — прохрипел он, и его глаза просто закатились.

Твою мать.

Мужчина отключился.

Это было очевидно, но на всякий случай я осторожно потыкала в него лопатой снова, тяжело и протяжно выдыхая:

— Ну почему тебя именно к нам занесло? Почему не завалился к соседке? Она бы и вылечила, и обогрела, и приласкала!

В ответ на мои слова была только тишина и мои напряженные нервы, когда я отчетливо понимала, что не смогу закрыть глаза на смерть человека. Кем бы он там ни был.

Ведь было очевидно, что хорошие люди не шарахались бы по лесам совершенно голыми и умирающими, а пошли бы прямиком в ближайшую больницу!

Кем он был? Убийцей? Маньяком? Киллером? Сбегал от какой-нибудь братии, которой перешел дорогу?

Лучше было об этом не задумываться.

В тот момент я понимала только, что этот человек далек от понятия «хороший», и это мало добавляло энтузиазма для того, чтобы попытаться вылечить его.

До этого момента я вылечила зайца. Лису. Подкармливала лосей зимой. Грела и спасала снегирей.

Но еще ни разу не пыталась поставить на ноги преступника.

Смотрела на него и понимала, что не прощу его смерть.

Не потому, что было жаль его, нет.

Просто с мыслью о том, что я допустила чью-то погибель, мне потом предстояло жить и мучиться до своей смерти.

Не я дала ему жизнь, не мне было решать, когда и как он умрет.

— …Это будет сложно, — пробормотала я, с тоской думая о том, что где-то в лесу меня ждет раненый медведь, а теперь я не могла оставить этого человека, чтобы помочь тому, кому хотело помочь мое сердце совершенно искренне.

Нужно было собрать волю в кулак и просто действовать.

Для начала его нужно было как-то обмыть, чтобы понять степень и количество его ран и отчего он был настолько слаб, что даже потерял сознание.

Только судя по тому, СКОЛЬКО грязи было на этом мужчине, проще было протянуть в дом шланг и шоркать его половой щеткой.

Но, чтобы он при этом не околел и ко всему прочему еще не простудился, для начала нужно было что-то решить с дверью.

Поднять я ее не смогла.