— И как не поймут люди? Им золотое яблочко навстречу катится — а они его ногой пихают. Мол, катилось пока — бочок замарало… Любви хотят. Музыки. Счастья. Только вот — для чего хотят? Чтоб непременно первыми быть, друзьям да подружкам хвастаться? Мол, у меня-то вон чего, а у вас и нету… И чтобы без песен — одни задачки. Задачки-то щелкать легче. Только вот не получается оно, без песен-то. И не получится никогда. Сами себя выматывают люди, злятся — а на кого злятся, и сказать не умеют…
Баба Даша чуть отстранилась, заглянула девочке прямо в глаза. Девочка вздрогнула — глаза у бабы Даши светились. Лунным каким-то светом, зеленоватым.
— Знаю, в чем беда твоя, внученька. Ты песню свою потеряла. Потому и скрипкой своей дорожишь — а любить ее разучилась. Надо песню тебе вернуть — тогда и музыка родится. А без песни и ты, и скрипка твоя — голоса навсегда лишитесь.
Она окинула девочку взглядом, будто к чему-то примеряясь.
— Маловата ты еще, конечно… Ну, да авось не осерчает, примет.
— Кто?
— Сестра моя старшая. Мы сейчас к ней в гости отправимся. Если кто и поможет песню твою найти — так это она.
— А это далеко? — забеспокоилась девочка.
— Да как сказать… Иной туда всю жизнь идет — не доходит, а иной в миг окажется да в миг и домой воротится. Только вот на ножках твоих туда не дотопать, да и на моих. Надо нам с тобой новые ножки напеть. Поиграю тебе сейчас…
— На скрипке? — встрепенулась девочка, протянула живо старушке черный футляр. — Возьми, баб Даш!
— Нет уж, — улыбнулась баба Даша. — Спасибо тебе, внученька, да у меня — своя скрипка. Только ты уж не пугайся, когда я меняться стану. Что ни увидишь — это все я, а уж я тебя не обижу.
Баба Даша отступила от пенька, прихлопнула в ладоши, притопнула ногой — и вдруг завела странную, глухую песню, будто из ночного осеннего леса сплетенную:
Девочка слушала, как зачарованная. Это было так похоже на сказки, которые читал ей папа — а сказки те всегда кончались хорошо! — что она даже не испугалась, когда баба Даша и вправду стала меняться.
Исчезли с лица морщины, белый платочек сполз на плечи, рассыпались из него косы — густые, медные, будто рыжие змеи. Озорно заблестели зеленые глаза. Вот баба Даша — уже тетя Даша, а вот — просто Даша, Дашенька…
А потом… Девочка даже заморгала от удивления: руки бабы Даши (или просто Дашеньки?) покрылись вдруг бурой шерстью, она опустилась на четвереньки, замотала большой головой… Да это же медведь!
— Не бойся, внученька, — сказала медведица ласковым голосом бабы Даши. — Это я. Сейчас играть тебе буду.
Бабушка-медведица грузно шагнула к пеньку, тронула лапой длинный кусок то ли коры, то ли древесины, который торчал вверх из пня, будто клык.
Дон-н, дон-н — густо зазвенел-запел пень. А медведица вновь завела свою песню:
И девочка вдруг почувствовала, что начала меняться сама. Ножки стали длинными, тонкими, покрылись шерсткой. Вместо осенних ботиночек — острые копытца. А вот и она вся опустилась на четвереньки, мотнула рогатой головкой…
«Я олешек! Я олешек!»
— Баба Даша, смотри, я олешек! — она в восторге запрыгала по поляне, вскидывая белый хвостик.
— Косуля ты. Лесная козочка, — добродушно проворчала бабушка-медведица.
— А почему у меня рожки? Нам на природоведении говорили — рожки только у мальчиков… Ой, баба Даша! — спохватилась она. — А где моя скрипка?
— Ага, испугалась, — то ли рыкнула, то ли засмеялась бабушка-медведица. — Кто недавно скрипку потерять хотел?.. Ну, ну, не бойся. Разве не чуешь — это же рожки твои!
Девочка хоркнула весело, как самая настоящая косуля, подскочила к поющему пню, шаловливо боднула острыми рожками.
Дон-н, дон-н — отозвался пень.
Вкусно пахло грибами и мохом.
— Ну, поиграли и будет, — проворчала бабушка-медведица. — В путь нам пора. Скачи-ка за мной!
Она поднялась на задние лапы, оперлась о ствол старой ели — и вдруг легко заскакала по веткам, все выше и выше. Девочка-косуля, не раздумывая, прыгнула за ней — и тоже заскакала, заскакала вверх, прямо в темное небо. Из-под копытец ее вылетали золотые искры, рассыпались звездами.
Вот уже и небо, и белая, как молоко, дорога на нем. Медведица и косуля поскакали по ней, полетели все дальше и дальше — туда, где всходила на небо большая луна…
…Они словно вынырнули вмиг по ту сторону белой дороги, у корней огромной березы. Перед ними стояла избушка — странная, островерхая, похожая на шалаш, хотя и сложенная из бревен. Одна половина избушки была золотой, а другая — серебряной. Девочка-косуля присмотрелась и поняла, почему: с одной стороны на избушку светило солнце, а с другой — полная луна.