Мэджик юзеры

— Сто? Изрядно. Но я тоже с ней не общался долгонько. Сто не сто, но лет пятнадцать — семнадцать. Тоже забегал кой-какую механику поправить. Охрана, коммуникации, всякое такое. Хочешь сигару?

— Не, сигарету. — Иггерн взял из Яшиных рук новенькую пачку армейского Кэмела и, возясь с оберткой сказал: — Зря вы разошлись. Так у вас все поначалу было ладненько. Прям завидки брали. За все места.

— Игорь, не заводи эту шарманку, — насупился Яша. — она старая, ржавая, а мелодия у ней дурацкая. И не тебе ее ручку крутить. Сами ведь с Ритой разбежались, да еще и крыситесь друг на друга по эту пору.

С равнодушием абсолютно искренним, Иггрен ответил, доедая последний кусок мяса:

— Ты не сравнивай. Мы с Риткой и жили-то не так, чтобы всласть. Да и не крысится никто давно. Она-то, вона кто теперь — хорек с крылышками. А я — великий маг.

Яша прыснул и закашлялся.

— Преувеличиваешь и изрядно. Какой хорек? Я ее видел — типичная фея. С крылышками, да, но никакой не хорек. Разве что, мордочка злобная.

— Ну я и говорю. Нормальный человек станет себе крылья отращивать? И золотую кожу?

— Э, кто нормальный был, тот давно вымер. На себя посмотри — черный как негр, весь как из кочерег скручен, да еще и в зеленых пидорских сапожках.

Иггерн поискал взглядом чайку, не нашел и просто выронил окурок в море.

— Ты, разговор-то на пидоров не переводи. Мы ж об высоком беседовали, об любви. Вы ведь с Лерой любились, что страшное дело.

— А толку? Она ведь, всех любит. Всех жалеет, всем помогает. С моей стороны это гнусно, но меня такой расклад не устраивает совершенно. Не нравится мне на бегу и между важными делами. Мне бы долгие разговоры, взгляды, прогулки… А какие прогулки, если она на себя всех несчастных вешала и со всеми вошкалась.

— Яш, ты на себя не наговаривай, мин херц. Ты ведь, вместе с ней и вошкался и на себя вешал.

— Ну да. — пожал плечами Яша. — Но что с того? Не могу я быть в ряду прочих, кого надо лаской оделить. Да еще в хвосте этого ряда, потому как не болен, не несчастен и никем не обижен. Да и потом, это все вообще невыразимое прошлое. Теперь-то уж подавно невозможно. Ничего невозможно. Как бы мы жили? В этом ее… храме? Как ты себе это представляешь, сожительствовать с объектом поклонения? Ей ведь, без дураков, поклоняются. Со всего мира приходят, кто хворый. У нее даже камни той горы, где храм стоит — целебные. Люди на карачках ползают, следы ее целуют, дары приносят, воскуряют чего-то. Она величественно вышагивает, благословляет и одаряет милостями. И тут я рядышком, ее щекочу и в ушко целую, да?

— Да, а что такого?

— Нету у тебя надлежащего чувства, поэтому не понимаешь. Картинка должна быть цельной. А тут все равно что букет лилий с унитазным ершиком. Чужеродный я был бы элемент. И ей, нафиг не упертый. Она ведь, тоже идею фикс имеет. Хочет весь мир своей санитарно-гигиенической силой накрыть. Чтобы никаких болезней и боли. Никогда. Чтобы все были здоровы и даже всякая рана, мгновенно заживала. Нету у нее ни сил, ни времени на меня.

— Ты, — спросил, доверительно понизив голос Иггерн, — женщину познавал, в смысле, ебался давно?

Яша закутался в теплый меховой плащ, возникший у него на плечах, зарылся носом в пушистый воротник и оттого голос его звучал глухо. Разговор он поддерживал, но без видимого энтузиазма. Больше вспоминал про себя, отделываясь короткими репликами.

— Недавно.

— Олле-Ан, что ли посещал?

— Ее.

— Это правильно. Я пока с Мэб не сошелся, частенько ее навещал. Да и теперь иногда. Все ж таки, старая школа. Все нынешние дриады да нимфы, супротив нее, что плотник супротив столяра.

— Зачем? Я думал, у тебя с Мэб все чудесно.

— А все чудесно. Чистая физиология. Мне часто ночами приперает, а она как стемнеет, обычно сваливает. Она ведь, ночная.

— Это как?

Иггерн улегся поудобнее, глянул на звезды.

— Ну вот, для нас с тобой, ночь это темное время суток. А для нее… Да я сам не понимаю что. У нее какая-то другая система чувств, такое у меня ощущение. У нас их пять-шесть, а у нее может десять или сорок, бог весть. И ночь ей не время суток, а… не знаю. Объяснить она не умеет, нету на это слов или образов. Я только внешнюю сторону вижу: ночные птицы и звери ее понимают и слушаются, цветы распускаются и закрываются когда она хочет. Даже демоны ночью ей подчиняются, а они ведь ребята такие: всегда сами по себе и на всех плюют. А ее уважают и слушаются.

— Я про демонов мало знаю. Видел-то пару раз всего.

— Разве? — Иггерн удивился. — Ты ведь, в отличии от меня, Мадрасскую хартию подписывал.

— Ну вот, там только их и видел.

— О как! Попрошу Мэб, пусть познакомит тебя с парочкой. Они забавные, только сволочи через одного.

— Угу.

— Какой-то ты скучный. Об чем ты там внутри думаешь, об Лере все? Ну извини нас. В смысле, меня и мою шарманку.

Яша не ответил, только глубже зарылся в меховой воротник. Небо стало совсем черным, безлунным и многозвездным.

***