Мефистофель. История одной карьеры

Хефген попросил аудиенции и, как уже было однажды, очень подробно исповедался. Генерал неожиданно обнаружил почти веселое понимание эротических экстравагантностей, которые довели его любимца до такой беды.

– Мы ведь все не ангелы, – говорил толстяк, добротой которого Хендрик на этот раз был искренно растроган. – Черномазая размахивает плеткой возле Государственного театра! – Премьер-министр смеялся от всего сердца. – Прекрасная история! Ну что ж нам теперь делать? Девушка должна исчезнуть, это уж как пить дать…

Хендрик, который вовсе не хотел того, чтобы принцессу Тебаб обязательно убили, тихо попросил:

– Но, надеюсь, ей не причинят зла?

Тут государственный деятель расшалился.

– Ну, ну, – погрозил он пальцем. – Кажется, вы и сейчас еще в зависимости от этой дамы! Я сам возьмусь за это дело! – добавил он по-отцовски.

В тот же день к несчастной дочери вождя явились два корректных, но неумолимых господина и сообщили ей, что она арестована. Принцесса Тебаб вскрикнула:

– За что?

Но оба господина сказали в один голос, тихо, но твердо, тоном, не терпящим возражений:

– Следуйте за нами!

Она только успела всхлипнуть:

– Я ничего плохого не делала!

Перед домом стояла закрытая машина. С ужасающей вежливостью господа предложили Джульетте в нее влезть. Во время поездки, длившейся довольно долго, она рыдала, требовала, чтобы ей сказали, куда ее везут. Ей не отвечали. Она стала кричать. Но тут же умолкла, почувствовав на своем плече твердую хватку спутника. Она поняла: все разговоры, все жалобы бесполезны, а крик может стоить ей жизни. Или все равно никакой надежды нет? Хендрик призвал против нее власть. Хендрик использовал безжалостную власть, чтобы убрать со своего пути беззащитную девушку… Почти ослепнув от ужаса, она уставилась в пустоту.

Последовали долгие дни молчанья – десять, четырнадцать или всего лишь шесть? Ее поместили в полутемной камере; она не знала, в каком доме эта камера. Никто ей не говорил, где она, и почему, и как долго ей придется тут сидеть. Она и не спрашивала. Три раза в день молчаливая женщина в голубом фартуке приносила ей немного поесть. Иногда Джульетта плакала. Но больше сидела неподвижно и смотрела в стену. Она ждала, что вот откроется дверь и кто-то явится и поведет ее в последний путь – к непонятной горькой избавительнице – смерти.

И когда ночью ее разбудили от тяжелого сна, она сразу почти с облегчением поняла: час настал. Но перед ней стоял не человек в форме, не палач, а Хендрик. Лицо его было очень бледно, виски страдальчески запали. Джульетта смотрела на него, как на привидение.

– Ты рада меня видеть? – тихо спросил он.

Принцесса Тебаб не отвечала. Она смотрела на него.

– Ты молчишь, – сказал он опечаленно. И страдальчески-напевным голосом добавил, одарив ее волшебным, очаровательным взглядом: – Я так рад. Ты свободна, – и сделал красивый жест рукой.

Пока принцесса Тебаб, не двигаясь, смотрела на него, он стал объяснять ей, что она может тотчас же уехать в Париж. Уже все улажено: в ее паспорте французская виза, чемоданы ждут на вокзале, а в Париже она по первым числам каждого месяца будет получать определенную сумму по условленному адресу.

– С этой великой милостью связано лишь одно условие, – так сказал Хефген, вестник свободы, и при этом его сладкие глаза внезапно стали строгими. – Ты должна молчать. А если не сможешь держать язык за зубами, – сказал он уже другим, довольно грубым тоном, – тогда пиши пропало. Ты не уйдешь от судьбы в Париже. Так как же, обещаешь ты мне, дорогая, что будешь молчать? – Голос его опять стал умоляющим, и он нежно склонился к своей жертве. Джульетта молчала. Упорство ее было сломлено за долгие дни в полутемной камере. Она только кивнула. – Ты поумнела, – констатировал Хендрик и облегченно улыбнулся. При этом он подумал: «Мой строгий подход сделал ее сговорчивей. Мне уже нечего ее бояться. Но как, однако, жалко, как бесконечно жалко, что я ее теряю…»

Принцесса Тебаб уехала. Можно легко вздохнуть, небосвод снова прояснился. Ужасные телефонные звонки больше не будят Хефгена. Но что за странное чувство он испытывает? Только ли облегченье?

Джульетта исчезла. Барбара исчезла. Обеим он клялся в вечной любви. Ведь он называл Барбару своим добрым ангелом! «Слишком жирно для тебя», – так сказала про нее принцесса Тебаб. «Что знает неотесанная негритянка обо мне и моей сложной душевной жизни?» – пытался мысленно возражать ей Хендрик. Но не всегда удавались ему такие дешевые увертки. Иногда бывало стыдно. Может быть, перед самим собою. Может быть, перед Джульеттой; она так жалобно смотрела на него в полутемной камере – с таким упреком, с такой угрозой, с такой мольбой. А он ее потерял. Прогнал и предал. Были минуты, когда Хендрику приходилось вспоминать о своей Черной Венере. Он наслаждался ее проклятой, неодухотворенной силой, которая освежала, обновляла его. Он сотворил из нее себе кумира, ведь это о ней, о ней, наверное, сказано: