Мэг Кэбот

бала и предметом воздыхания толпы мальчишек, – в том, что я очень рано потеряла отца. Она

возлагает на его смерть вину за все: начиная с того, что у меня нет друзей, – за исключением

Джины, – и заканчивая тем, что я иногда чрезвычайно странно себя веду.

И, наверное, некоторые мои поступки в прошлом действительно выглядели немного

странновато для тех, кто не знал, почему я это делаю, или не мог видеть, для кого я это

делаю. Меня не раз заставали там, где мне нельзя было находиться. Несколько раз домой

меня доставляла полиция, выдвигая обвинения в незаконном проникновении на чужую

территорию, вандализме или взломе с проникновением.

Несмотря на то, что дело ни разу не дошло до суда, я провела долгие часы в кабинете

маминого психотерапевта, где мне объясняли, что моя привычка разговаривать с самой собой

совершенно нормальна, а вот склонность разговаривать с людьми, которых, кроме меня,

никто не видит, – все-таки нет.

То же самое касалось моей антипатии к зданиям, построенным более пяти лет назад.

А также количества времени, проведенного на кладбищах, в церквях, храмах, мечетях,

квартирах и домах (как правило, запертых) других людей и на территории школы во

внеурочное время.

Должно быть, сыновья Энди что-то случайно услышали по этому поводу, отсюда и

возникли все эти расспросы про банду. Но как я уже говорила, меня все же ни разу не сажали

за решетку.

А двухнедельное исключение из школы, имевшее место в восьмом классе, даже не

попало в мое личное дело.

Так что, возможно, все эти посиделки на моей кровати и разговоры о том, чтобы

«начать все с начала» и тому подобном, уже стали для мамы чем-то обыденным. Как-то

странно было слушать ее рассуждения, в то время как в нескольких шагах от нас сидел

наблюдающий за нами призрак. Ну и ладно, неважно. Мамочка, похоже, нуждалась в этой

беседе о том, как хорошо теперь все у меня сложится здесь, на Западном побережье.

И если это все, чего ей хочется, то я из кожи вон вылезу, чтобы этого добиться. Я еще

раньше решила для себя, что не буду совершать никаких действий, могущих повлечь за собой

арест, – в любом случае, начало было положено.

- Ну что, - сказала мама, когда разговор на тему «у тебя не появятся друзья, пока ты

сама не станешь вести себя более дружелюбно» был исчерпан. – Если тебе не нужна помощь

в распаковке вещей, я, наверное, пойду гляну, как там дела у Энди с обедом.

Мало того, что Энди мог построить буквально все на свете, он к тому же был

замечательным поваром, в отличие – увы! – от моей мамочки.

- Да, мам, - согласилась я, - иди погляди. Я только немножко осмотрюсь здесь и через

минуту спущусь вниз.

Мама кивнула и встала… но зря я подумала, что легко отделалась. Подойдя к двери,

она обернулась ко мне, глянула глазами, полными слез, и выпалила:

- Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Сьюзи. Это все, чего я хочу. Как думаешь,

ты сможешь быть счастлива здесь?

Я крепко обняла мамулю. Мы с ней почти одного роста, когда я в ботинках.

- Конечно, мам. Конечно, я буду здесь счастлива. Я уже чувствую себя здесь как дома.

- Правда? – Она шмыгнула носом. – Честное слово?

- Честное слово.

И я даже не солгала. Ведь дома, в Бруклине, в моей спальне тоже постоянно

ошивались привидения.

Мама ушла, и я тихо закрыла за ней дверь. Подождав, пока на лестнице не стихли ее

шаги, я повернулась к окну.

- Ну ладно, - обратилась я к созданию, сидящему на подоконнике. – Кто ты такой, черт

тебя побери?

Глава 3

Было бы огромным преувеличением сказать, что парень удивился, услышав подобное

обращение к себе. Он не просто удивился. В действительности, он оглянулся через плечо,

чтобы убедиться, что я говорю именно с ним.

Ясное дело, единственное, что он мог увидеть позади себя, – это окно, а в нем –

потрясающий вид на залив Кармел. Поэтому призрак развернулся, чтобы посмотреть на

меня, и, должно быть, заметил, что мой взгляд устремлен прямо на его лицо, поскольку

тоном, который заставил бы неравнодушную к латиноамериканским парням Джину потерять

голову, вдруг выдохнул:

- Nombre de Dios 13.

- Взывать к твоему Богу бесполезно, - сообщила я парню, подкатив поближе к своему

новому туалетному столику стул, украшенный розовыми кисточками, и оседлав его. – Если

ты еще не заметил, ты Ему вообще не интересен. В противном случае Он не оставил бы тебя

гнить здесь… – Я окинула взглядом его одежду, очень похожую на ту, что носили в «Диком,

Диком Западе»14. – Сколько? Лет сто пятьдесят? Ты действительно дал дуба так давно?

Парень непонимающе уставился на меня. Его глаза были словно черные тягучие

чернила.

- Что значит… дал дуба? – спросил он охрипшим от долгого молчания голосом.

Закатив глаза, я объяснила другими словами:

- Сыграл в ящик. Преставился. Окочурился. Отдал концы.

Увидев по недоуменному выражению лица призрака, что он по-прежнему не понимает,

о чем речь, я немного раздраженно выпалила:

- Умер.