Мегамир

Лягушка еще с минуту сидела неподвижно. Светлый живот тяжело шлепался о землю, поднимал налипшие на слизь бревна, булыжники, мусор. Затем присела, расплюснулась, огромные шары глаз оказались почти на уровне глаз Енисеева. Наконец огромная туша беззвучно взвилась ввысь, закружив в воздухе спиралью.

Енисеев невольно пригнулся, исполинская масса пронеслась над головой. В дальних зарослях дрогнула земля, затрещали сочные стебли.

– Все, – сказал Енисеев с облегчением. – Можно идти!

Цветкова не открывала глаз. Енисеев отстранил ее. Ноги у женщины подгибались, она бессильно опускалась на землю. Он потряс ее, подул в сомкнутые веки, в уши. Цветкова не двигалась, расслабленно висела в его руках. Губы чуть раздвинулись, словно приготовились что-то сказать, только не успели…

Темно-красный луч заходящего солнца соскользнул с ее лица, которое сразу стало белым как мел, пополз вверх по стволу дерева, оставляя холодную тень, стынущий воздух.

Енисеев подхватил ее на руки, большими прыжками понесся обратно.

Несколько крохотных фигурок суетились на большой неопрятной кочке. Енисеев быстро сосчитал, вздохнул с облегчением. Двоих нет, но могут быть внутри – кочка не кочка, а замаскированная гондола. Здесь военные умы наконец-то получили свободу рук. Не только пацаны или случайные туристы, никакая разведка не догадается, что за странные божьи коровки ползают по гондоле…

Когда он подбежал, держа Цветкову на руках, с гондолы спрыгнул Морозов. Лицо его было встревоженным:

– Что с нею?

– Не понравилось в лесу, – ответил Енисеев. – А где Фетисова?

Морозов мотнул головой, и Енисеев, подняв голову, встретился с глазами Саши. Она стояла на борту гондолы, ее лицо было бледное, напряженное, девушка не отрывала взгляда от Цветковой на его руках.

Он поднял Цветкову на вытянутых руках:

– Саша, ее надо привести в чувство.

Фетисова не шевельнулась, ее глаза стали холодными.

– Мне кажется, ей так нравится больше. И еще мне кажется, что вам это нравится тоже!

Она исчезла внутри гондолы. Енисеев постоял с Цветковой на руках, чувствуя себя довольно глупо, потому что даже Овсяненко не бросился выхватывать пациентку, а Дмитрий вообще лишь улыбался. Цветкова слабо застонала, ее руки обвили его шею, тонкие нежные пальцы коснулись щеки, и Енисеев ощутил, как туда бросилась жаркая кровь.

– Елена, – сказал он настойчиво, – с вами все в порядке?

Он осторожно и нежно поставил ее на землю. Цветкова нехотя разомкнула руки, ее громадные зеленые глаза медленно распахнулись. В них блеснул странный свет.

– Ох… – Ее голос был тихим и нежным, как дуновение ветерка. – Вы чародей!.. За один миг пронесли через лес, полный чудовищ!

– Ну, – пробормотал Енисеев, осторожно опуская ее, – не такой уж и миг… Нес я довольно долго.

– А мне показалось единым мигом…

Наверху будто фыркнула лошадь. Енисеев удивленно вскинул голову. На краю гондолы снова стояла Саша, ее губы кривились. Она опять фыркнула, ее пальцы зло срывали маскировочную пленку. Вниз летели клочья, один неопрятный лапоть опустился Цветковой на голову.

Енисеев быстро взбежал на мостик, где Морозов чистил пропановую горелку. Внизу на земле с той стороны гондолы мелькнула черно-красная спина ксеркса. Муравей нес в гондолу связку металлических баллонов. Там же Хомяков и Забелин раскатывали воздушный мешок, готовя к старту. Возле них суетился еще кто-то, лица Енисеев не разглядел.

– Все в порядке? Вернулись все?

– Все, – ответил Морозов. – Ложная тревога, как я говорил.

– А что случилось? Почему она задержалась?

Морозов повернулся, словно не слыша, крикнул во весь голос:

– Забелин, разворачивай побольше! А то захлестнет стропами.

Когда он повернулся, Енисеев снова спросил:

– Что задержало Сашу?

Морозов пожевал губами, подумал, внезапно спросил:

– Там в зеленой башне ничего не забыли? А то когда еще вернемся… С Сашей? Да ничего особенного, ложная тревога. Все в порядке. Я посылал ксеркса проверить, не забыли ли чего, но он что-то не так понял. Принес чью-то сумку с яйцами! Живьем выдрал у какого-то насекомого, бессердечный. Или это я что-то не так произнес?

– Муравьи – народ исполнительный, – сказал Енисеев.

– Значит, это я заставил… Хорошо, хоть не в боевой обстановке перепутал.

Енисеев спрыгнул вниз, решив помочь раскатывать мешок. Морозов недоговаривает, а выудить не удается. Морозов опытный жук, ветеран бюрократического аппарата, эксперт по умалчиванию, увиливанию от ответов.

Забелин разогнулся, завидев Енисеева. Лицо его осветилось:

– Евтархий Владимирович! Вы наша последняя надежда!

– Чем могу помочь? – спросил Енисеев настороженно.

– Как бы задержаться на пару суток? – спросил Забелин умоляюще. – Я здесь обнаружил любопытнейшие возможности…

Енисеев взялся за край ткани, потащил. Тончайшее полотно с легким треском стало разворачиваться. Забелин неоригинален, все обнаруживает возможности. Любопытнейшие, обещающие, даже грандиозные и сногсшибательные.

– Решает Морозов, – буркнул он.

– Да ладно вам! Все знают, что отдаете приказы вы, но только голосом Морозова. Я здесь обнаружил удивительную систему, настоящий вечный двигатель…