Хотя Гарри и Меган желали, чтобы общественность знала, что они благородны при всех своих обидах, мнение дворца состояло в том, что пиар-брифинги пары ставили под угрозу будущее благополучие монархии. И хотя никто, кроме самих супругов, не желал, чтобы они занимались коммерцией самостоятельно, королева и ее старшие советники признавали, что они вполне могли бы построить новую карьеру, которая, в случае успеха, создала бы благоприятный прецедент для их преемников. В конце концов, всегда будут вторые сыновья и второстепенные члены королевской семьи, и, если удастся найти способ, с помощью которого они могли бы действовать на коммерческом поприще без угрозы для короны, это будет только на пользу последующим поколениям.
С другой стороны, герцог и герцогиня считали, что забота дворца о монархии должна быть, по крайней мере, равнозначна их собственным интересам.
Гарри давал понять, что он и Меган должны иметь абсолютный контроль над своим выбором.
Зачем ему, второму сыну, ставить интересы монархии выше своих собственных - что и было целью дворца, - раз он никогда не станет номером один?
Он и Меган «казались неспособными рассматривать любой вариант, кроме высшей должности, и поскольку они никогда не станут королем и королевой Соединенного Королевства, должны были получить свободу, чтобы стать королем и королевой чего-то другого», сказал один придворный. Сассексы искренне не понимали, почему их планы на будущее должны быть свернуты или контролироваться дворцом. Они не могли осознать, почему абсолютная свобода заключать сделки так, как и тогда, когда им заблагорассудится, может противоречить их неизменному долгу перед британской короной и народом. В основе проблемы лежала дилемма о том, смогут ли Гарри и Меган когда-нибудь стать полностью свободными деятелями без малейшей ответственности перед короной и ее подданными и будут ли они обязаны постоянно заботиться об этих сообществах, независимо от того, являются ли они полноправными членами королевской семьи или полностью отошедшими от дел. Этот вопрос все еще остается нерешенным.
Я в курсе того, что Уильям был особенно разочарован поведением брата. Он чувствовал, что все они несут ответственность, которая гораздо масштабнее их личных желаний и даже счастья. Гарри, однако, всегда был склонен мыслить в более приватных категориях, чем его старший брат, даже когда другие сочли бы более подобающим думать в институциональном контексте. Это, в сущности, было результатом того, как Диана воспитывала Гарри. Она растила его без ограничений, научила мыслить более эгоистично и эмоционально, нежели объективно, избегать последствий своих поступков и делать так, как ему заблагорассудится, считать себя особенным не потому, что он принц, а потому, что он обожаемый Гарри. Немного меньше индивидуализма и немного больше роялизма, возможно, исправили бы баланс. Факт заключается в том, что если некоторые особенности Гарри обусловлены природой, еще больше его черт сформировано положением, которое он занимал с рождения. Сама Диана нарушила тонкую грань между потаканием своим слабостям и тем ущербом, который ее действия наносили короне. Однако она, по крайней мере, понимала, что должна действовать осторожно, даже когда пыталась саботировать своего бывшего мужа или наносила удары по королевской семье. В глубине души она всегда знала, что однажды ее сын унаследует трон. Поэтому не могла позволить себе слишком сильно раскачивать лодку, и это оказывало на нее сдерживающее влияние. Относительно Гарри у нее подобных колебаний не было.
У Гарри полностью сформировался мотивирующий синдром второго сына, но ему не было свойственно чувство долга, которое сдерживало бы его в удовлетворении личных потребностей и ограничивало в целях или действиях. И как только он и Меган поняли, что их амбиции будут реализуемы скорее за пределами королевского дворца, чем внутри, они начали вести себя с безрассудством, отсутствовавшим даже у Дианы. Гарри перестал обращать внимания на последствия своих действий, чего его мать никогда не делала. У него была жена, которая не хотела провести всю свою жизнь, играя вторую скрипку при герцогине Кембриджской, так же как самому Гарри не нравилось быть в тени Уильяма. Кроме того, между двумя женщинами имелись трения личного свойства, которые облегчали самооправдание. Меган пренебрежительно отзывается о Кэтрин, как о «скованной», и чувствует себя неловко рядом с ней, потому что их стиль столь радикально различается. Кэтрин традиционно величественна, а Меган -квинтэссенция калифорнийской неформальности, в то время как Гарри перенял презрение Меган к традиционализму и теперь с презрением относится к осторожной и сдержанной позиции Уильяма.