Мэгги Кэссиди

— Джеки! — И она бросается на меня, вся целиком, ба-бах в меня, съежившись у моего туловища, прижавшись, целуя меня неистово и глубоко и жарко — отчаянно — такого бы никогда не случилось в обычную среду или субботу, на запланированном вечернем свидании — Я закрыл глаза, ослаб, потерялся, сердце разбито, погрузился в соль, утопнув.

У меня в ухе, тепло, жаркие губы, шепотки:

— Я люблю тебя, Джеки. Ну почему ты меня так злишь? А ты меня так сильно злишь! Ох как я тебя люблю! Ох я хочу тебя целовать! Ох какой ты проклятый тупица я хочу чтобы ты меня взял. Я твоя неужели ты не понимаешь? — вся, вся твоя — дурак ты, Джеки — Ох бедненький Джеки — ох поцелуй же меня — сильнее — спаси меня! Ты мне нужен!

А еще даже в дом не вошли. Внутри, у шипящего обогревателя, на тахте, мы сделали практически все, что только можно, но я так ни разу и не коснулся ее самых главных точек внимания, драгоценных трепещущих местечек, грудей, влажной звезды ее бедер, даже ног ее — Я избегал их, чтобы сделать ей приятно — Тело ее было как пламя, собранно-мягкое, округлое в мягоньком платьице, юное — твердо-мягкое, сочное — большая ошибка — ее губы сжигали все мое лицо. Мы не знали, где мы, что нам делать. И тьма подгоняла Конкорд в зимней ночи.

— Я так рад, что пришел! — торжествующе сказал я себе. — Если б Па только мог видеть это или чувствовать, вот тогда он бы понял, его бы это не разочаровало — Да и Елоза! — Ма! — Я женюсь на Мэгги, я Ма так об этом и скажу! — Я притянул к себе ее податливую жаждущую талию, косточки ее бедер прямо столкнулись с моими, я стиснул зубы в воспоминании о таком будущем —

— Я в субботу вечером иду в «Рекс», — сказала она, надув в темноте губы, пока я облизывал ее нижнюю губу кончиком своего пальца, затем скинула мою руку на пол с тахты, и неожиданно она уже гладила мой профиль. («Ты похож на вытесанного из камня».)

— Там и увидимся.

— Если б ты был старше.

— Зачем?

— Ты бы лучше знал, что со мной делать —

— Если —

— Нет! Ты не знаешь как. Я слишком тебя люблю. Что толку? Ох черт — я так тебя люблю! но я тебя ненавижу! Ох, иди ж ты домой!! Поцелуй меня! Ложись на меня сверху, раздави меня —

Поцелуи —

— Джеки, я написала тебе сегодня большую записку и порвала ее — в ней слишком много всего —

— Я прочел ту —

— Ту я все-таки отправила — В первой записке я хотела, чтобы ты на мне женился — Я знаю, что ты еще слишком молодой, я тебя прямо из школы уволакиваю, как младенца.

— Ах-х —

— У тебя нет профессии — У тебя впереди карьера —

— Нет нет —

— тормозного кондуктора на железной дороге, будем жить в маленьком домике у самых путей, играть «Клуб 920» [37], рожать малышей — Табуретки на кухне я выкрашу красным — А стены в спальне покрашу в темный-темный зеленый или еще какой — Я буду целовать тебя, чтобы просыпался по утрам —

— Ох, Мэгги, так и я этого хочу! (Мэгги Кэссиди? дико подумал я. Мэгги Кэссиди! Мэгги Кэссиди!)

— Нет! — Шлёп меня по лицу, оттолкнула — злая, надутая, откатилась в сторону, села, снова поправляя платье. — Слышишь меня? Нет!

И я снова валил ее на дно темной тахты, перекручивая все ее платья бретельки ремешки подвязанные мешочки веселья, мы оба задыхались, потели, горели —

Шли часы, уже полночь, а день мой еще не окончен — Благоговейно волосы мои спадали ей на глаза.

— О Джек, уже слишком поздно.

— Я не хочу уходить.

— Тебе надо.

— Ах, ладно.

— Я не хочу, чтобы ты уходил — Я люблю, когда ты меня целуешь — Не давай этой Полин Коул тебя у меня украсть. Не строй такие рожи, а то я встану и уйду — Джеки — Я люблю тебя люблю люблю тебя —

Она повторяла это прямо мне в рот — сквозь мои зубы, кусая меня за губу — В ее глазах стояли слезы радости, и на щеках ее; ее теплое тело пахло варевом амброзии в той глубочайшей борьбе, что вели мы, утопая в подушках, блаженстве, безумии, ночи — часы напролет —

— Лучше иди домой, милый — Тебе же завтра в школу — Ты никогда не встанешь.

— Хорошо, Мэгги.

— Скажи, что ты меня любишь, когда проснешься утром, самому себе —

— А как я могу… иначе… сделать…

— Позвони мне завтра вечером — приходи в пятницу —

— Ко —

— То есть в среду! Поцелуй меня! Обними меня! Я люблю тебя, и всегда буду, и никто больше никогда никогда — Я никогда никого так не любила — и никогда больше — ты чертов канук ты —

— Я не могу уйти.

— Иди. И не слушай никого, что бы обо мне ни говорили.

— Никто и не говорит!

— А если скажут…

— А если будут, не стану слушать — Мэгги, этот домик у самых путей, красные табуретки… я… я… не могу — не хочу ничего больше ни с кем больше — никогда — я скажу — я — мы — Ах Мэгги.