Мегрэ и клошар

Испытывал ли Келлер в этот момент колебания? Комиссар был бы готов поклясться чем угодно, что да. Потянулись томительные минуты напряженного ожидания, пока врач из Мюлуза снова не перевел глаза на Мегрэ, и в них не было ни малейшего признака волнения.

— Так вы узнаёте его?

Мегрэ удержался, чтобы не дать вырваться наружу внезапно окатившей его волне чуть ли не ярости против этого человека, твердо решившего — и это он теперь твердо знал! — ничего не говорить.

Доказательством тому служила тенью промелькнувшая на лице клошара улыбка и затаенное лукавство, проглядывавшее, в глубине зрачков.

Губы Келлера слегка приоткрылись, и он пробормотал:

— Нет…

— Это один из двух речников, которые вытащили вас из Сены.

— Спасибо… — еле слышно произнес он.

— И он же — я почти уверен в этом! — нанес вам удар по голове, прежде чем кинуть в воду.

Молчание. У Тубиба не дрогнул ни один мускул — жили лишь одни глаза.

— Вы так и не узнаёте его?

Происходившее тем более впечатляло, что разговор шел вполголоса, кругом рядами стояли койки с другими лежачими больными, которые не только пристально за всем наблюдали, но и вслушивались в каждое слово.

— Вы не хотите говорить?

Келлер по-прежнему оставался неподвижным.

— А ведь вы знаете, почему он покушался на вашу жизнь…

Во взгляде клошара промелькнула искра интереса. Он, надо полагать, изумился тому, что Мегрэ удалось столько разузнать.

— Все началось два года тому назад, когда вы ещё ночевали под мостом Берси. Дело происходило за полночь… Вы меня слышите?

Он подал знак, что да.

— Декабрьской ночью вы оказались свидетелем происшествия, участником которого был именно этот человек…

Келлер, по-видимому, снова размышлял над тем, как ему поступить в сложившейся обстановке.

— Тогда в Сену столкнули другого человека, хозяина баржи, недалеко от которой вы лежали. Ему-то не удалось выбраться из подобной передряги.

И опять — ни звука, и даже полное безразличие на лице пострадавшего.

— Так ли все произошло? Увидев вас в понедельник на набережной Селестэн, убийца струхнул, не заговорите ли вы…

Клошар чуть-чуть, с видимым усилием повернул голову, ровно настолько, чтобы в поле зрения одновременно попал и Жеф Ван Хутте.

При этом в его взоре не было ни ненависти, ни злобы — при желании можно было бы уловить лишь некоторую долю любопытства.

Мегрэ осознал, что ничего путного он от бомжа не добьется, и как только появившаяся старшая медсестра напомнила, что они уже достаточно долго находятся у постели больного, не стал больше настаивать.

В коридоре речник вызывающе вздернул голову.

— Далеко же вы продвинулись, не так ли?

Он был прав. Фламандец выиграл эту схватку.

— Я ведь тоже, — с торжеством провозгласил он, — могу насочинять всякого…

Мегрэ не сумел на сей раз сдержаться и прошипел сквозь зубы:

— Заткнись!

Пока Жеф в сопровождении Торранса ожидал на набережной Орфевр, Мегрэ почти два часа провел в кабинете следователя Данцигера. Тот позвонил заместителю прокурора Паррэну, попросив того присоединиться к ним, к комиссар доложил им обоим все свои соображения по делу Келлера с начала до конца в малейших подробностях.

Следовательно делал карандашом пометки, и когда тот закончил, тяжко вздохнул:

— Короче, у нас нет ни единой улики против Ван Хутте.

— Верно, доказательств нет.

— За исключением несовпадений во времени. Но хороший адвокат от этого аргумента не оставит камня на камне.

— Знаю.

— Есть ли у вас хоть какая-нибудь надежда добиться признания?

— Никакой, — вынужден был признать комиссар.

— Клошар будет продолжать играть в молчанку?

— Убежден в этом.

— Как вы считаете, почему он выбрал такую линию поведения?

Объяснить это было трудно, особенно людям, никогда не сталкивавшимся с мирком тех, кто ночует под мостами.

— Да, что у него за причины такие? — вмешался и заместитель прокурора. — В общем-то он чуть не приказал долго жить… По-моему, ему следовало бы…

Но это было, конечно, мнение магистрата, то есть человека, живущего в апартаментах где-то в районе Пасси[30] с женой и детьми, еженедельно устраивающего у себя партии в бридж, заботы которого в основном сосредотачивались на вопросах продвижения по службе и размерах окладов.

Что отнюдь не совпадало с суждениями какого-то там клошара.

— Но есть все же правосудие…

Да, разумеется! Но в том-то и дело, что тех, кто не боится спать под мостами, в разгар зимы обложившись для сохранения тепла старыми газетами, не очень-то им и обеспокоены.

— Вам это понятно?

Мегрэ не решался утвердительно ответить на этот вопрос, ибо в таком случае на него покосились бы неприязненно.

— Видите ли, он не считает, что суд присяжных, обвинительная речь, выступления адвокатов, решение жюри и тюрьма имеют такое уж существенное значение.

Интересно, как бы они прореагировали, расскажи он им о сцене со стеклянным шариком, сунутым в руку раненого? Да если бы он даже просто поведал им, что бывший доктор Келлер, чья жена проживала на острове Сен-Луи, а дочка вышла замуж за крупного производителя лекарственных препаратов, таскал эти безделушки в своих карманах, как какой-нибудь десятилетний мальчуган?