— Он все ещё настаивает на встрече с консулом?
Речь вновь зашла о Жефе.
Следователь, взглянув предварительно на заместителя прокурора, тихо произнес с явным сомнением в голосе:
— На нынешней стадии следствия не думаю, что я смог бы подписать ордер на его задержание. Более того, судя по сказанному вами, видимо, и мне бесполезно встречаться с ним.
Ясное дело, если уж Мегрэ не смог расколоть фламандца, то магистрату такая задача тем более была не под силу.
— Так что будем делать?
Мегрэ, ещё направляясь сюда, уже знал, что дело было проиграно. Не оставалось ничего иного, как отпустить Ван Хутте, которая, не исключено, ещё потребует и извиниться перед ним.
— Прошу прощения, Мегрэ… Но учитывая, в каком положении мы оказались…
— Знаю.
Ему предстояло пережит момент не из приятных. И случалось это не в первый раз — и неизменно с каким-нибудь дурачьем!
— Прошу извинить меня, господа, — вполголоса распрощался Мегрэ с коллегами.
Чуть позже, уже в своем кабинете он повторил:
— Извините, месье Ван Хутте. Уточняю: сожаление выражаю лишь формально. Знайте, однако, что мнение я не переменил и остаюсь при своем убеждении, что вы убили вашего хозяина, Луиса Виллемса, что именно вы сделали все, чтобы избавиться от клошара, оказавшегося нежелательным свидетелем этого преступления. Вместе с тем ничто не мешает вам теперь вернуться на свою баржу, к жене и ребенку. Прощайте, месье Ван Хутте…
И тут произошло нечто неожиданное: речник и не подумал протестовать, лишь с некоторым удивлением глянул на комиссара и, уже стоя в проеме двери, протянул ему длинную руку, проворчав:
— Любой может ошибиться, не правда ли?
Мегрэ сделал вид, что не заметил его жеста и спустя пять минут ожесточенно набросился на текущие дела.
В последующие недели были проведены достаточно сложные мероприятия по дополнительному сбору улик и доказательств в районе набережной Берси и у моста Мари, опросили множество людей, бельгийская полиция тоже прислала кое-какие материалы, которые приобщили к остальным, но все эти усилия оказались тщетными.
Что касается комиссара, то в течение трех месяцев его не раз видели на набережной Селестэн, где — трубка в зубах, руки в карманах — он прогуливался, словно слонявшийся без дела горожанин. Тубиб в конце концов выписался из больницы. И вновь обрел свой уголок под аркой моста, все вещи ему вернули.
Случалось, Мегрэ, как бы невзначай, останавливался возле него. Их разговор не отличался многословием.
— Как дела?
— Нормально.
— Рана не беспокоит?
— Время от времени кружится голова.
И если они избегали говорить о том, что произошло, то Келлер прекрасно понимал, зачем пожаловал комиссар, и Мегрэ знало, что для того это не было секретом. Между ними завязалась некая своеобразная игра.
И она длилась до наступления летней жары, когда однажды утром комиссар задержался около клошара, поглощавшего краюху хлеба, запивая её красным вином.
— Как дела?
— Нормально!
Решил ли Франсуа Келлер, что его собеседник прождал достаточно долго? Но он вдруг посмотрел на пришвартованную неподалеку бельгийскую баржу — не «Зварте Зваан», другую, но похожую на нее.
— Хорошо живут эти люди… — пробормотал он.
И указывая на двух белобрысых ребятишек, игравших на палубе, добавил:
— Особенно вот они…
Мегрэ заглянул ему в глаза со свойственной ему серьезностью, предчувствуя, что сейчас должно последовать что-то еще.
— У всех жизнь нелегкая… — продолжал клошар.
— Как и смерть…
— Единственно, что невозможно, это судить о них.
Они понимали друг друга.
— Спасибо, — прошептал комиссар, который наконец-то узнал правду.
— Не за что… Я ведь ничего и не сказал…
И добавил как фламандец:
— Не так ли?
Он и впрямь ничего не раскрыл. Он отказывался выносить суждение. Свидетельствовать он не стал бы.
И тем не менее во время обеда Мегрэ как бы между прочим сказал жене:
— Ты ещё помнишь о клошаре и о барже?
— Да. Что-нибудь новенькое появилось?
— Я тогда не ошибся.
— Значит, арестовал все же его?
Он покачал головой.
— Нет! И если он не проявит какую-нибудь неосторожность, что сильно бы меня удивило, его никогда так и не задержат.
— Тубиб заговорил?
— В известном смысле, да…
Намного более глазами, чем словами. Но они оба прекрасно разобрались во всем, и Мегрэ улыбнулся при воспоминании о некоем сообщничестве, на мгновение установившемся между ними под мостом Мари.