— Не дословно. Очень скверно было написано, на плохом французском, со множеством ошибок. Примерно так: «У меня к вам очень важное дело, и я должен срочно с вами встретиться. Спросите Джимми в баре Пиквика на улице Этуаль. Это я. Если меня там не будет, бармен вам скажет, где меня искать». Вы слушаете меня, месье комиссар?
Мегрэ, записывая, ответил:
— Прошу вас, продолжайте.
— В письме было еще: «Может так случиться, что я не смогу долго оставаться во Франции. В таком случае оставлю все для вас бармену. Чтобы он отдал письмо вам, вы должны будете удостоверить свою личность. Потом вы все поймете».
— Это все?
— Да.
— Вы пересказали мадемуазель Луизе содержание письма?
— Да.
— Она все поняла?
— Не сразу. Потом у нее было такое лицо, как-будто о чем-то задумалась, она поблагодарила и вышла.
— Той ночью о ней не было больше никаких известий?
— Нет. А откуда? Только через два дня, случайно просматривая газеты, я узнала, что ее нет в живых.
— Вы считаете, она пошла в бар Пиквика?
— Возможно. Что бы вы сделали на ее месте?
— Никто, кроме вас и мужа, не знал, что было в письме?
— Не знаю. Письмо пролежало у меня в сумке пару дней.
— Вы жили в отеле «Вашингтон»?
— Да.
— К вам никто не приходил?
— Только Марко.
— Где сейчас это письмо?
— Я положила его куда-то…
— Ваши вещи еще в отеле?
— Конечно, нет. За день до свадьбы я перевезла все к Марко, за исключением туалетных приборов и нескольких платьев, за которыми слуга пришел в день свадьбы. Вы думаете, что это письмо стало причиной ее смерти?
— Не исключено. Неужели она никак не отреагировала?
— Совершенно никак.
— Она никогда не вспоминала о своем отце?
— Когда я спросила о фотографии, которую она носила в портмоне, она ответила, что это ее отец. «Он еще жив?» — спросила я. Она посмотрела на меня, как человек, который хранит страшную семейную тайну, и промолчала. В другой раз, когда разговаривали о родителях, я спросила: «Что делает твой отец?» Она также посмотрела на меня, молча, что было совершенно в ее стиле. Сейчас, когда ее нет, нельзя говорить ничего плохого, но…
Стоящий рядом муж, видимо, дал ей знак, чтобы замолчала.
— Я рассказала вам все, что знаю.
— Благодарю, мадам. Когда вы думаете возвращаться в Париж?
— Через неделю.
Жанвье слушал разговор через отводную трубку.
— Кажется, я знаю, по какому следу побежал Лоньон. — сказал он с едва заметной улыбкой.
— Ты знаешь бар Пиквика?
— Проходил один раз мимо, но ни разу не был.
— Я тоже нет. Ты не голоден?
— Сначала нужно узнать, что случилось с Растяпой.
Мегрэ открыл дверь в соседнюю комнату и спросил у Люка:
— Нет известий от Лоньона?
— Никаких, патрон.
— Если он позвонит, найдешь меня в баре Пиквика на улице Этуаль.
— Мне сейчас нужно идти, патрон. Позвонила хозяйка гостиницы с улицы Абукир. Говорит, что в последнее время была так занята, что не имела ни минуты, чтобы прочитать газету. Короче, сообщила, что Луиза Лабуан жила у нее четыре месяца.
— Когда это было?
— Съехала два месяца назад.
— Наверняка оттуда переехала на улицу Клиши.
— Да. Работала продавщицей в магазине на бульваре Мажента. Это один из тех магазинов, которые продают на улицах остатки товара и уцененные вещи. Девушка работала там почти всю зиму, пока не заболела бронхитом и не слегла.
— Кто за ней ухаживал?
— Никто. У нее был номер на последнем этаже, что-то вроде мансарды. Отель этот — один из самых дешевых, там живут эмигранты с севера Африки.
Теперь почти все темные места были разгаданы. Можно было бы подробно описать всю жизнь девушки с тех пор, как она уехала из Ниццы, до того времени, когда нашла Жанну в «Ромео».
— Ты пойдешь со мной, Жанвье?
Осталось только узнать, чем она занималась свои последние два часа. Таксист видел ее на площади Сен-Огюстен, а потом — идущую в направлении Триумфальной Арки, на углу бульвара Осман и улицы Сен-Оноре. Это был маршрут, по которому нужно было идти на улицу Этуаль.
Луиза не смогла устроить свою жизнь и самым главным для нее была встреча в поезде с незнакомой девушкой, Луиза шла быстро, одна, в дождливую ночь, как-будто спешила навстречу своей судьбе.
Глава восьмая,
Вход, втиснутый между швейной мастерской и прачечной, по которой сновали работающие там женщины, был таким узким, что большинство прохожих и не подозревало, что здесь бар. Зеленоватые донышки бутылок, вставленные в рамы вместо стекол, не позволяли заглянуть внутрь Над дверью замаскированной темно-красными шторами висел старый фонарь, на котором псевдоготическими буквами было написано: «Бар Пиквика».
Как только Мегрэ переступил порог, он сразу изменился — ушел в себя, стал неприступным и официальным. Сопровождающий его Жанвье претерпел подобную же метаморфозу.
В узком и длинном помещении было совершенно пусто. Окна из бутылочного стекла и узкий фасад обеспечивали полумрак, только кое-где деревянные панели отражали уличный свет.