Жюдель не может себе простить, что заранее не подумал об этом. Ясно, что парень ночью вылез из окна и отправился по крышам на поиски другого открытого окна. Он, наверное, спустился на улицу через дом по улице Луи-Блан.
– Точно известно, что его нет в доме?
– Они опросили всех жильцов.
Мегрэ представил себе ироническую улыбку следователя Комельо, узнавшего эту новость.
– Лапуэнт еще не звонил?
– Нет.
– В Институт судебной медицины для опознания тела кто-нибудь явился?
– Как обычно.
Обычно человек двенадцать, главным образом пожилые женщины, каждый раз бросались опознавать найденное тело.
– Доктор Поль не звонил?
– Я только что положил его заключение вам на стол.
– Если позвонит Лапуэнт, скажи, чтобы он возвращался на Набережную и ждал меня. Я скоро вернусь.
Мегрэ отправился пешком к острову Сен-Луи, обошел собор Нотр-Дам, пересек Сену по железному мостику и через несколько минут очутился на узкой и людной улице. Был час, когда хозяйки закупают съестное для обеда, и комиссару приходилось проталкиваться в толпе женщин с маленькими тележками. Мегрэ отыскал бакалейный магазинчик, над которым жила, по словам г-жи Калас, ее дочь, Люсетта. Обогнув лавку, он вошел в неровно замощенный двор с липой посредине, что делало его похожим на двор не то сельской школы, не то церкви.
– Кого вы ищете? – крикнул ему женский голос из окна первого этажа.
– Мадмуазель Калас.
– Четвертый этаж налево, но ее нет дома.
– Вы не знаете, когда она вернется?
– Она редко приходит в обеденный перерыв. Обычно возвращается в половине седьмого. Если вам срочно, можете спросить ее в больнице.
Отель-Дье, старейшая больница Парижа, где работала Люсетта Калас, находилась поблизости. Однако проникнуть в отделение профессора Лаво оказалось не так-то просто: был самый разгар рабочего дня, по коридорам взад и вперед сновали мужчины и женщины в белых халатах, санитары катили носилки, неуверенно брели и исчезали в дверях больные.
– Будьте добры, могу я видеть мадмуазель Калас?
Но на Мегрэ никто не обращал внимания.
– Не знаем такой. Это больная?
Или ему показывали в глубь коридора:
– Пройдите туда.
Несколько раз посылали в противоположные стороны, пока он не попал в неожиданно тихий коридор, где за маленьким столиком сидела девушка.
– Позовите, пожалуйста, мадмуазель Калас.
– По личному делу? Как вы сюда попали? По-видимому, он проник в места, недоступные для простых смертных. Мегрэ назвал себя и даже показал полицейский значок – до такой степени он ощущал здесь свою незначительность.
– Посмотрю, сможет ли она выйти. Боюсь, что она сейчас в операционной.
Ему пришлось ждать минут десять, курить он не осмелился. Девушка вернулась в сопровождении медсестры, довольно высокого роста, со спокойным и ясным лицом.
– Это вы хотели со мной говорить?
Чистая и светлая больничная обстановка, белый халат и шапочка разительно контрастировали с баром на набережной Вальми.
– Я комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Люсетта Калас удивленно, но не испуганно, смотрела на него, ничего не понимая.
– Вы именно меня хотели видеть?
– Ведь это ваши родители живут на набережной Вальми?
Комиссар заметил, что в глазах ее на мгновение появился холодный блеск:
– Да. Но я…
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
– Сейчас я буду нужна профессору. Он делает обход больных и…
– Я отниму у вас всего несколько минут.
Она подумала, огляделась и указала на приоткрытую дверь:
– Можно зайти сюда.
В комнате было два стула, складная кровать и какие-то неизвестные Мегрэ инструменты, очевидно, хирургические.
– Давно ли вы виделись с родителями?
Он отметил, что она чуть дрогнула при слове «родители».
– Я стараюсь бывать там как можно реже.
– Почему?
– Вы их видели?
– Я видел вашу мать.
Она ничего не добавила, видимо, считая объяснения излишними.
– Вы на них сердиты?
– Разве я могу сердиться на них за то, что они произвели меня на свет?
– Вы не были там в прошлую пятницу?
– В этот день меня не было в Париже. Это мой выходной, и я ездила с друзьями за город.
– Значит, вы не знаете, что ваш отец уехал?
– Почему бы вам не объяснить мне с самого начала причину? Вы спрашиваете меня о людях, которые официально считаются моими родителями, но они уже давно чужие для меня. А в чем, собственно, дело? С ними что-нибудь случилось?
Она закурила сигарету, заметив:
– Здесь можно курить. По крайней мере сейчас.
Но комиссар не воспользовался приглашением.
– А если бы что-нибудь случилось с одним из них? Вы удивились бы?
Она посмотрела ему в глаза и отрезала:
– Нет.
– Что же, например, могло бы случиться?
– Что Калас забил до смерти мою мать. Она сказала не «отец», а «Калас».
– Он часто ее бьет?
– Не знаю, как теперь. Раньше – почти каждый день.
– И ваша мать молчала?
– Она только опускала голову под ударами. Я спрашивала себя: может, ей это нравится?
– Что еще могло бы произойти?
– Что она решится подлить ему яду в суп.
– Она его ненавидит?
– Я знаю только, что вот уже двадцать четыре года она живет с ним и не пытается от него уйти.
– Она несчастна, по-вашему?