Мегрэ в школе

– Это был феномен!

– А Жермена Гастен?

– Она всю оставшуюся жизнь будет изводить себя и других за то, что спала с Шевасу. Держу пари, что это им не часто удавалось. Возможно, всего один раз. И вот из-за одного раза, когда она получила настоящее удовольствие… Если завтра вы еще не уедете, приходите ко мне на обед. Сегодня вечером я должен ехать в Ла-Рошель.

Спустилась ночь. Мегрэ еще немного походил по площади, выбил трубку о каблук, вздохнув, вошел в таверну Луи и направился к столику, за которым привык сидеть. Тереза, ничего не спрашивая у комиссара, поставила перед ним бутылку белого вина и стакан.

Сидевший напротив Тео, зажав карты в руке, время от времени бросал на комиссара лукавый взгляд, словно говоря: «Давай! Давай! Еще несколько лет такой жизни – и станешь, как все остальные!»

6 Похороны почтовой служащей

Мегрэ проснулся с неприятным ощущением вовсе не из-за похорон почтовой служащей, которые должны были состояться в тот день. В ярком солнечном свете смерть Леони Бирар никого не волновала, не приобретала трагической окраски. Вероятно, в своих домах и на фермах жители Сент-Андре собирались на похороны так же весело, как и на свадьбу. Во дворе с самого раннего утра Луи Помель, в накрахмаленной белой рубашке и черных суконных брюках, но без пристяжного воротничка и галстука, наливал вино в большое количество бутылок, а затем ставил их на стойку и на кухонный стол, как в ярмарочные дни.

Мужчины брились. Все собирались быть в черном, словно деревня целиком погрузилась в траур. Мегрэ вспомнил, что, когда он был маленьким, отец спросил у одной из теток, зачем она купила черное платье, а та ответила:

– Понимаешь, у моей невестки рак груди. Она может умереть через несколько месяцев или недель. А одежда так портится, если ее красить!

У человека, живущего в деревне, вокруг столько родственников, которые могут в тот или иной момент умереть, что он почти всю свою жизнь носит траур.

Мегрэ тоже побрился.

Он заметил, что утренний автобус уехал в Ла-Рошель почти пустым, хотя была суббота. Тереза принесла ему в комнату чашечку кофе и горячую воду, поскольку накануне она видела, что Мегрэ, сидя в углу, пил вино, а после ужина опять опустошил несколько стаканов.

Но ощущение приближающейся драмы возникло у комиссара вовсе не потому, что он накануне много выпил. Возможно, главная причина заключалась в том, что он плохо спал. Всю ночь он видел лица детей крупным планом, как в кино. Лица, похожие на юного Гастена и юного Селье, но на самом деле не принадлежащие ни тому, ни другому.

Мегрэ тщетно пытался вспомнить, что именно ему приснилось. Кто-то сердился на него, один из детей, но он не знал, кто именно. Всё смешалось в одну кучу. Он повторял себе, что детей легко отличить, поскольку сын учителя носит очки. Только он тут же увидел Марселя Селье в очках. Когда он во сне высказал свое удивление, мальчик ответил:

– Я всегда надеваю очки, когда иду на исповедь.

То, что Гастен находился в тюрьме, не было большой трагедией, поскольку ни лейтенант жандармерии, ни следователь не верили в его виновность. В течение нескольких дней ему там будет лучше, чем в деревне или даже в собственном доме. Одного свидетельства, тем более свидетельства ребенка, было недостаточно, чтобы осудить учителя.

Но в представлении Мегрэ все было гораздо сложнее. С ним такое часто случалось. Можно было даже сказать, что при каждом новом расследовании его настроение менялось по одной и той же схеме.

Сначала видишь людей со стороны. Особенно заметны их маленькие недостатки, и это забавляет. Потом постепенно влезаешь в их шкуру, спрашиваешь себя, почему они реагируют тем или иным образом, ловишь себя на мысли, что думаешь, как и они, и это все более начинает удивлять.

Возможно, гораздо позже, когда будешь сталкиваться с ними постоянно, удивление исчезнет. Можно будет даже смеяться над ними, как это делает доктор Бресель.

Мегрэ до этого еще не дошел. Его сейчас заботили ребятишки. Ему казалось, что по крайней мере один ребенок должен был жить в каком-то кошмаре, несмотря на яркое солнце, заливавшее своим светом деревню.

Мегрэ спустился вниз к завтраку. На площадь въезжали повозки фермеров, живших далеко. Фермеры не сразу заходили в таверну. Они стояли группами на площади или около церкви. Из-за их загорелой кожи рубашки казались белоснежными.

Мегрэ не знал, кто занимался похоронами. Он даже не подумал об этом спросить. Как бы там ни было, гроб привезли из Ла-Рошели и установили в церкви.

Количество черных силуэтов стремительно увеличивалось. Мегрэ заметил и еще не знакомые ему лица. Лейтенант жандармерии подошел к нему и пожал руку.

– Есть новости?

– Нет. Вчера вечером я встречался с ним в камере. Он по-прежнему отрицает, что заходил в сарай. Он просто не понимает, почему Марсель Селье с таким упорством обвиняет его.