Мегрэ в школе

Не заходя в заведение Луи, они собирались группами либо на улице, либо перед церковью, и их рубашки на фоне загорелых лиц выглядели ослепительно белыми.

Не зная, кто занимается похоронами, они даже и не подумали спросить об этом. Кто-то уже позаботился доставить гроб из Ла-Рошели и поставить его в церкви.

Число черных силуэтов на площади быстро росло.

Мегрэ то и дело замечал совсем незнакомые ему лица.

Лейтенант поздоровался с ним за руку.

— Ничего нового?

— Ничего. Вчера вечером я был у него в камере. Он по-прежнему отрицает свою виновность и не понимает, почему Марсель Селье стоит на своем.

Мегрэ прошел во двор школы. Занятий сегодня не было. Окна квартиры учителя закрыты, никого из обитателей квартиры не было видно. Мать и сын, испуганные и настороженные, наверняка не будут присутствовать на похоронах и сидят теперь дома в ожидании какого-нибудь неприятного происшествия.

Однако в толпе не чувствовалось озлобления. Мужчины болтали друг с другом, кое-кто проходил к Луи, пропускал стаканчик вина и, вытирая губы, вновь появлялся на площади.

Когда Мегрэ проходил мимо, все замолкали и, лишь проводя его глазами, снова начинали тихо переговариваться.

Какой-то молодой человек со здоровенной трубкой во рту, одетый, несмотря на хорошую погоду, в непромокаемый плащ, перетянутый в талии поясом, подошел к нему.

— Разрешите представиться: Альберт Раймонд, репортер газеты «Шаранта», — самоуверенно проговорил он.

Ему было немногим больше двадцати. Худой, длинноволосый, он то и дело иронически ухмылялся.

Мегрэ ограничился кивком.

— Я хотел еще вчера повидаться с вами, но у меня не было времени.

По тому, как он говорил и держался, чувствовалось, что он считает себя ровней с комиссаром. Вернее, оба они — по его разумению — стояли выше толпы и оба могли смотреть на нее свысока, как люди, которые уже давным-давно хорошо изучили малейшие движения человеческой натуры.

— Правда ли, — спросил он, держа в руках блокнот и вечное перо, — что учитель собирается предложить вам все свои сбережения, чтобы вы вызволили его из беды?

Мегрэ повернулся к нему, оглядел его с ног до головы, хотел что-то сказать, но потом, пожав плечами, отвернулся в сторону.

Глупец, по всей вероятности, подумал, что попал в самую точку. Но это не имело никакого значения. Зазвонили колокола. Женщины заполонили всю церковь, кое-кто из мужчин тоже прошел внутрь. Послышались звуки органа и колокольчик мальчика-служки.

— Что будет, обедня или только отпевание? — спросил комиссар у какого-то незнакомца.

— И обедня, и отпевание. Времени хватит.

Мало-помалу почти все мужчины собрались у гостиницы. Они группами входили туда, стоя выпивали стаканчик вина и тут же выходили. Приток посетителей не иссякал: они толпились на кухне и даже на дворе. Луи Помель, уже успевший побывать в церкви, снял пиджак и хлопотал у стойки. Ему помогали Тереза и молодой человек, который, видимо, не раз подсоблял ему в этом деле.

Селье вместе с женой присутствовал на богослужении.

Их сына Марселя нигде не было видно, но позже, когда Мегрэ сам вошел в церковь, он обнаружил его именно там. В белом стихаре служки мальчик помогал отправлять службу. Наверно, он еще раньше прошел через свой двор прямо в алтарь.

Dies irae dies ilia!..[3]

Женщины будто и в самом деле молились, беззвучно шевеля губами. За что они молились — за душу Леони Бирар или за самих себя? В глубине храма стояли, держа шапки в руках, несколько стариков. Другие же время от времени заглядывали внутрь, чтобы самолично удостовериться, как идет служба.

Выйдя из церкви, Мегрэ увидел Тео, который вместо приветствия опять заговорщицки улыбнулся.

Здесь, конечно, был кто-то, кто все знал. А может быть, знал и молчал даже не один, а многие.

Из гостиницы Луи раздавались громкие голоса, а один тощий фермер, с длинными свисающими усами, был уже здорово навеселе. У мясника, как показалось Мегрэ, тоже подозрительно блестели глаза.

Не будучи столь любопытным, как комиссар Мегрэ, или, вернее, не желая стать объектом любопытства толпы, лейтенант торчал в канцелярии мэрии. На дворе ее не видно было ни единой живой души.

Проехала повозка, служившая похоронными дрогами.

Запряженная рыжей лошадью, на спину которой набросили черное покрывало, повозка остановилась у паперти. Легкий ветерок проносился над площадью. Высоко в небе проплывали блестящие, будто перламутровые, облака.

Наконец церковные двери распахнулись. Все высыпали на улицу. Четверо мужчин, среди которых Мегрэ узнал Жюльена Селье и помощника полицейского, вынесли гроб.

Не без труда его водрузили на повозку и накрыли черным покрывалом с серебряной бахромой. Вслед за гробом из церкви вышел Марсель Селье с серебряным крестом на черном древке. Его стихарь надувался от ветра, как воздушный шар.

За Марселем, бормоча молитвы, вышел священник, быстро и внимательно оглядел собравшихся и на секунду задержал взгляд на фигуре Мегрэ.