Мегрэ в тревоге

Без дворецкого Мегрэ, бесспорно, потерялся бы в коридорах, которые все время пересекались — широкие и гулкие, как в монастыре. Он мельком увидел кухню, где поблескивала медная посуда и, как и в Гро-Нуайе, на столе стояла бутылка белого вина, вероятнее всего предназначенная для Арсена.

Тот, казалось, перестал что-либо понимать в поведении Мегрэ. После заданного вопроса о его личной комнате, он ожидал настоящего допроса. А комиссар ни о чем его более не спрашивал.

В правом крыле первого этажа дворецкий постучал в резную дубовую дверь.

— Это я, месье! — произнес он, повысив голос, чтобы его услышали изнутри. Поскольку оттуда донеслось какое-то неразборчивое бормотание, Арсен добавил: — Со мной рядом находится комиссар, и он настаивает на том, чтобы встретиться с вами.

Какое-то время они неподвижно простояли около входа, в комнате кто-то ходит туда-сюда, наконец дверь приоткрылась.

Свояченица не ошиблась, говоря о вылезавших из орбит глазах, которые сейчас с каким-то изумлением уставились на Мегрэ.

— Это вы! — прошепелявил заплетающимся языком Юбер Верну.

Он лежал, должно быть, в одежде. Та была сильно помята, волосы свешивались прядями на лоб, и он машинальным жестом провел по ним рукой.

— Что вам угодно?

— Хотел поговорить с вами.

Хозяину сейчас было трудно выставить его вон. Верну, видимо еще не пришедший в себя окончательно, посторонился. Помещение было очень просторное, весьма сумрачное, выделялись кровать с деревянным резным балдахином и выцветшие шелковые шторы на окнах.

Вся мебель была старинная, более или менее выдержанная в одном стиле и напоминала обстановку часовни или ризницы.

— Позвольте?

Верну прошел в ванную, налил стакан воды и прополоскал горло. Вернувшись, он почувствовал себя немного получше.

— Присаживайтесь. В это кресло, пожалуйста. С кем-нибудь уже виделись?

— С вашей свояченицей.

— И она, конечно, сказала, что я напился.

— Она показала мне бутылку из-под виноградной водки.

Он передернул плечами:

— Одна и та же песня. Женщины не могут этого понять. Мужчина, которому внезапно сообщили о смерти сына… — На глаза Верну навернулись слезы. Голос спал, стал плаксивым. — Это тяжелый удар, комиссар. Особенно когда сын единственный. Что поделывает его мать?

— Ни малейшего представления…

— Она непременно сошлется на то, что плохо себя чувствует. Это ее излюбленный трюк. Заболела и все, и никто ничего не решается ей сказать. Понимаете меня? И тогда ее во всем подменяет сестра: она называет это «прибрать дом к рукам»…

Юбер Верну невольно заставлял воспринимать себя как бывалого актера, который любой ценой стремится возбудить к себе жалость. Выражение его слегка одутловатого лица менялось с потрясающей быстротой. Всего за несколько минут на нем последовательно проступили огорчение, некоторая боязнь, затем родительская боль в связи с утратой любимого чада, горечь в отношении обеих женщин. Теперь на поверхности вновь появился страх.

— И с какой стати вы захотели увидеться со мной?

Мегрэ, который так и не сел в указанное ему кресло, вытащил из кармана обрезок трубы и положил его на стол.

— Вы частенько захаживали к вашему шурину?

— Примерно раз в месяц, приносил ему деньги. Предполагаю, вас уже уведомили о том, что я его содержал?

— Следовательно, вы заметили на его письменном столе этот предмет?

Верну пребывал в нерешительности, осознавая, что ответ на этот вопрос имел решающее значение и что ему следовало, не медля ни секунды, принять решение.

— Полагаю, что да.

— Этот обломок трубы — единственная материальная улика в этом деле. И до настоящего времени, как мне представляется, никто так и не понял всей ее важности.

Мегрэ все же сел, выудил из кармана трубку, набил ее табаком. Верну продолжал стоять, черты его лица напряглись, как при сильной головной боли.

— У вас есть минутка выслушать меня? — И не дожидаясь ответа Верну, продолжил: — Твердят, что все три преступления более или менее идентичны, не замечая, что первое из них, по сути, полностью отличается от двух остальных. Вдова Жибон, как и Гобийяр, были убиты хладнокровно и преднамеренно. Человек, позвонивший в дверь бывшей акушерки, заявился к ней с целью прикончить ее и сделал это мгновенно, тут же, в коридоре. Стоя на пороге, он уже держал эту штуку в руке. Когда спустя пару дней он напал на Гобийяра, то, возможно, не метил именно в него, он просто бродил по городу в поисках, кого бы прибить. Понимаете, что я хочу этим сказать?

Верну во всяком случае очень старался, делал неимоверные, почти болезненные усилия, чтобы уяснить, к каким выводам пытается прийти Мегрэ.

— Дело Курсона в этом плане выглядит совсем по-иному. Войдя в его комнату, убийца не имел при себе оружия. Мы можем сделать вывод, что на тот момент у него не было смертоносных намерений. Но произошло что-то такое, что толкнуло его на преступление. Чего доброго, поведение самого Курсона, зачастую носившее провокационный характер, возможно, даже какой-то угрожающий с его стороны жест.

Мегрэ на минутку прервался, чтобы чиркнуть спичкой и разжечь трубку.

— Что вы думаете об этом?

— О чем?

— О моих выкладках.