Мегрэ защищается

— Нет… — попытался ответить Мегрэ с открытым ртом.

— А теперь?

— Нет.

— А здесь?

Мегрэ, конечно, ничего не чувствовал. У него никогда не болели зубы. Врач взял другой инструмент в форме маленького молоточка.

— Я вам делаю больно?

— Это неприятно…

— Но не острая боль?..

Почему-то вдруг комиссар решил, что ни в коем случае не разрешит доктору сделать себе укол. Его охватил страх. Какой-то смутный, неопределенный страх. Он полулежал с запрокинутой головой, с открытым ртом в кресле, где чувствовал себя почти пленником.

Почему он проник в этот дом? Потому что искал человека, напавшего на него с изощренной жестокостью. Человека, который из чувства ненависти к нему или из желания избавиться от него сделал попытку его опорочить. Человек тот составил сложный план и выполнил его досконально, использовав в качестве инструмента молодую девушку из хорошей семьи. Почему, собственно, говорят «хорошая семья»? Потому что другие семьи плохие?

Если он находился здесь, следовательно, у него были, пусть и не очень основательные причины подозревать стоматолога с рыжими волосами.

Комиссар ничего не мог прочесть в голубых глазах, увеличенных стеклами очков. Черты лица Мелана были спокойны.

«Каждый человек способен стать убийцей, если у него на это есть достаточная побудительная причина».

Мегрэ как-то произнес эту фразу в ответ на вопрос Пардона или какого-то журналиста.

Кто-то хотел опозорить, опорочить его имя, чтобы он вынужден был уйти со своего поста. Предположим, это Мелан… Но если у Мелана были достаточные причины, чтобы придумать всю эту сложную махинацию, которую разыграла Николь, что помешает ему попытаться избавиться от комиссара и другим способом?

— Прополощите рот.

Под взглядом врача, невозмутимо и спокойно стоящего рядом, Мегрэ повиновался.

— У вас исключительно здоровые зубы. Они не могли причинить вам страдания. Если прошлой ночью у вас был приступ боли в правой части челюсти, то это может быть началом гайморита.

— И ничего нельзя сделать?

— Это уж должен решить ваш постоянный врач.

Мелан, повернувшись к нему спиной, стал приводить в порядок инструменты, в то время как Мегрэ не без труда выбрался из кресла, которое доктор забыл опустить. Сделав два шага по направлению к окну, Мегрэ увидел сквозь тюль гардины полуодетую Алин. Она курила и смотрела на улицу.

Комиссар был знаком с расположением комнат в квартире напротив. Окно, у которого стояла подруга Манюэля, находилось в комнатке, где калека проводил светлые часы дня.

Это открытие немного взволновало Мегрэ.

— Сколько я вам должен? — пробормотал он.

— Вы рассчитаетесь с моей помощницей.

Все так же внешне спокойно, с неподвижным лицом, с ничего не выражающими глазами, доктор открыл дверь в маленький кабинет, где Мегрэ заполнял карточку.

Помощница указала комиссару на стул, где он сидел ранее:

— Минуточку подождите…

Она, вероятно, пошла проводить к доктору пациентку с печальным лицом.

На письменном столе стояла длинная и узкая деревянная коробка, в которой находились карточки больных. Искушение было слишком велико. А может быть, это ловушка? Мегрэ не пошевелился.

— Вы пользуетесь социальным страхованием? Покажите, пожалуйста, вашу карточку.

Он порылся в портфеле, всегда забитом ненужными бумагами, и протянул карточку некрасивой женщине. Та переписала номер.

— Вы должны заплатить за визит двадцать франков. Ваша касса вернет вам восемьдесят процентов.

Она возвратила ему карточку. Так же, как и ее патрон, секретарша не старалась быть любезной. Проводив его до двери, она нажала маленькую кнопку.

Внизу его уже поджидала испанка. Она проводила комиссара до выхода.

…Мегрэ поднял голову. Алин исчезла. Комиссар направился в дом, где жил Манюэль.

На третьем этаже позвонил. Открыла старуха, ведущая у Пальмари хозяйство, старуху он заметил еще в предыдущие визиты.

— Вы к господину Пальмари?

— И к мадемуазель Алин.

— Мадам, кажется, в ванной. Но входите, пожалуйста.

Мегрэ вошел в гостиную. Дверь в комнату Манюэля была открыта. Тот сидел в своем кресле и слушал радио. С досадой и сожалением он выключил его.

— Опять!

— Мне нужно поговорить с Алин.

— Она пошла принять ванну. Что вам от нее нужно?

— По правде говоря, я еще и сам не знаю.

— Послушайте, господин комиссар, я всегда был вам другом… При случае оказывал небольшие услуги, за которые, если бы о них узнали, мне всадили бы еще несколько пуль, кроме тех, что я получил три года назад. А сейчас вы вешаете на меня всех собак. Вы бы стали терпеть, господин комиссар, чтобы за вами вечно следили? Чтобы вам задавали дурацкие вопросы, не объясняя даже, в чем дело?

— Сейчас вопрос касается меня лично…

— Тем более не надо изводить других. Алин видела только что, как вы входили к дантисту… Это потому, что она лечит у него зубы?

— Нет.

— Тогда почему же? Я ничего не понимаю. Не станете же вы меня уверять, что это и ваш зубной врач?!

— Я подожду Алин. Чтобы не повторяться.

Он направился к окну. Засунув руки в карманы, стал наблюдать за окном, затянутым тюлем, за которым доктор Мелан лечил свою пациентку.