На лице мужчины отразилось замешательство, что заставило меня тут же напрячься. Если на тот момент я не придавала этому особого значение, то сейчас взволновалась не на шутку. Неужели всё так плохо?
Не успела об этом спросить, как доктор снова обратился ко мне:
– На какой день после пробуждения к тебе вернулась дееспособность?
– На четвертый, вроде бы.
Сказав это, я невольно вспомнила, как буквально силой заставляла себя шевелиться. Если не ошибаюсь, где-то на пятый или шестой день уже планировала сбежать из номера.
– Хорошо, ― последовала слабая улыбка. ― И последний вопрос: как ты сейчас себя чувствуешь?
– Нормально. Ничего не беспокоит и ничто не болит, если вы об этом.
– Очень хорошо, ― повторил доктор Райан. Отложил планшет в сторону, и сложил руки в замок. ― А теперь я отвечу на твой невысказанный вопрос. Дело в том, что после перенесения подобных операций требуется определённое количество времени на адаптацию. Всё вышеперечисленное тобой, считается нормой. Человеческий организм не сразу привыкает к чему-то новому, особенно, если это инородное тело. У тебя таких целый комплект. То, что ты не сразу смогла сфокусировать зрение, двигаться, даже думать – это нормально. К сожалению, в связи с непредвиденными обстоятельствами, мы не смогли обеспечить тебе полный реабилитационный период. Но ты большая молодец, справилась со всем сама.
– А что насчёт отсутствия каких-либо чувств? Я не чувствую боли, тепла или холода, да вообще ничего. Это тоже нормально? ― воспользовалась его короткой заминкой и не удержалась от вопроса. Именно это меня волновало больше всего. Не просто же так он изменился в лице, когда услышал мой ответ.
– Да, Мэй, это тоже нормально, ― успокаивающе произнёс доктор. ― В нашей практике нервные окончания ― это одно из слабых мест. Зачастую их восстановление становится настоящей проблемой. Это чуть ли не ювелирная работа. Грамотная установка имплантов, подключение ко всему органокомплексу, настройка – всё это занимает немало сил и времени. Мы же не волшебники, чтобы по щелчку пальцев всё сразу начало работать.
Послышался вздох. Мужчина ненадолго задумался и добавил:
– Мы постарались сделать всё возможное. Ты сама должна понимать, что любая похожая операция – это риск. Никогда нет точной гарантии, что какой-нибудь из имлантов не приживётся. Не редко случается и такое, что организм отказывается воспринимать их, из-за чего происходит процесс отторжения. Поэтому так необходимо, чтобы в послеоперационный период пациент находился под медицинским наблюдением. Тебе повезло, ты достаточно быстро смогла прийти в себя. А что касается нервных окончаний, то на их восстановление требуется чуть ли не месяцы. Переживать не стоит, сейчас тебе нужно тщательно следить за своим здоровьем, правильно питаться и прислушиваться к своим ощущениям.
Не скажу, что мне стало намного легче, но зато услышала это от знающего человека. Он же доктор, ему лучше знать. Остаётся только надеяться, что моя, так сказать, бесчувственность, единственная проблема на данный момент. Хотя это не самое приятное. Порой начинают появляться мысли, что ты неполноценный, ограниченный… А вместе с этими мыслями приходит страх. Что я уже никогда не смогу почувствовать тепло, вечернюю прохладу или моросящий дождь, который раньше вызывал приступы раздражения.
– У тебя остались ещё вопросы, или мы можем приступить к обследованию? ― голос доктора напомнил, где я вообще нахожусь и заставил отвлечься от размышлений.
Да, у меня был один не менее важный вопрос, но задать его почему-то не решалась. Причиной, из-за которой я продолжала молчать, был лаборант. Молодой человек самозабвенно изучал полученный материал, и казалось, что даже забыл о нашем присутствии.
К моему великому облегчению доктор понял без слов. Он проследил за моим взглядом и коротко сказал:
– Нейтан, выйди, пожалуйста.
Услышав просьбу, парень послушно отставил пробирки в сторону и скрылся за соседней дверью. После этого доктор Райан повернулся ко мне.
– Теперь можешь озвучить свой вопрос.
– Хотела спросить, могу ли… Могу ли я принимать душ?
Несмотря на то, что он спровадил лаборанта, было всё еще неловко говорить об этом. По сути в этом нет ничего такого, из-за чего можно стыдиться. К тому же это врач, а значит, нужно оставить своё стеснение при себе. Только тут дело даже не в стеснении, а в том, насколько глупым был вопрос сам по себе. Это то же самое, будто прийти к себе же домой и спросить: «Пап, я могу попить воды?».
Однако слова Амелии никак не давали покоя, и я понимала, что в данном случае своеволие неуместно. А вдруг мне действительно ещё нельзя пользоваться благами цивилизации? Вдруг, если от соприкосновения с водой что-то замкнёт и поджарюсь изнутри? Я же ничего об этом не знаю: что можно, а что ― нельзя, и с чем лучше повременить. Это недоразумение случилось впервые и без моего на то согласия. Уж лучше выглядеть глупо, чем по собственному же незнанию закончить жизнь в непристойном виде.