Мэйфейрские ведьмы

Позволю себе напомнить читателям, что в то время досье семейства Мэйфейр не включало в себя данное повествование, поскольку сравнительный анализ и обобщение материалов еще не были произведены. В досье содержались газетные публикации, фотографии, письма-отчеты Петира ван Абеля, а также огромное количество свидетельств очевидцев и другие записи. Архивариусы составили и периодически обновляли хронологические таблицы, однако, следует признать, эти таблицы оставались весьма схематичными и, мягко говоря, неполными.

Стюарт тогда был занят другими важными исследованиями, и ему понадобилось три года, чтобы как следует изучить все материалы, касавшиеся Мэйфейров. Рассказ о нем и об Артуре Лангтри еще впереди.

После возвращения из Европы Стелла вела еще более бурную жизнь, чем до путешествия за океан: закатывала вечеринки для друзей, не пропускала ни одного бала во время празднования Марди-Гра, причем своим поведением шокировала там буквально всех; более того, ее все чаще и чаще можно было встретить в сомнительной славы заведениях, где бойко торговали спиртным из-под полы. Иными словами, Стелла в полной мере оправдывала свою репутацию роковой женщины.

Наши наблюдатели не испытывали никаких затруднений в получении информации относительно Стеллы, поскольку она постоянно была у всех на виду, а сплетни и слухи о ней в изобилии передавались из уст в уста по всему городу. В одном из сообщений, посланных Ирвином Дандричем в наше детективное агентство в Лондоне (замечу, что он даже не подозревал, для кого предназначена передаваемая им информация), он писал, что достаточно лишь переступить порог любой бальной залы, чтобы немедленно и во всех подробностях узнать, что еще успела натворить Стелла. А несколько телефонных звонков знакомым, сделанных субботним утром, могли послужить поистине кладезем интереснейших сведений.

(Надо сказать, что Дандрича ни в коей мере нельзя обвинить в недоброжелательности. Достоверность его сообщений не подлежала сомнению. Во всем, что касалось Стеллы, лучшего наблюдателя, пожалуй, не было, и, хотя он никогда не упоминал об этом впрямую, из его отчетов можно было с уверенностью сделать вывод, что он не раз переспал со своей подопечной. Однако, судя по записям, даже в самых драматических и, можно сказать, трагических обстоятельствах между ними существовала некая дистанция, Стелла всегда держала Дандрича на расстоянии, так что ему так и не удалось узнать ее по-настоящему.)

Итак, благодаря Дандричу и другим наблюдателям портрет Стеллы после ее возвращения из Европы обрастает все большим числом деталей.

Семейное предание гласит, что Карлотта в то время решительно не одобряла поведение Стеллы и требовала, чтобы та наконец образумилась, — она часто ссорилась по этому поводу с Мэри-Бет. Рассказы слуг (и доклады Дандрича) подтверждают достоверность этих сведений, однако все свидетели в один голос заявляют, что Мэри-Бет не обращала внимания на недовольство Карлотты и считала, что такую жизнерадостную и беззаботную личность, как Стелла, нельзя ограничивать и связывать по рукам и ногам.

Более того, Мэри-Бет как-то призналась одной из своих светских приятельниц (а та рассказала об этом Дандричу); «Если бы мне довелось заново прожить жизнь, я вела бы себя точно так же, как Стелла. Слишком малое вознаграждение получила я за свой тяжкий труд. Так пусть хоть девочка развлечется как следует».

Следует отметить, что в тот момент, когда Мэри-Бет сделала это признание, она уже находилась во власти смертельного недуга и силы ее были на исходе. К тому же проницательный ум позволил ей по достоинству оценить те поистине революционные перемены в культурной жизни, которые происходили в 1920-х годах и которые читатели этого повествования, возможно, не сочтут столь уж важным достижением двадцатого столетия.

Настоящая сексуальная революция пришлась на бурные тридцатые годы и в первую очередь коснулась женской одежды. Однако представительницы слабого пола категорически отказались не только от корсетов и длинных юбок, но и от многих, по их мнению, старомодных привычек и правил. Они стали посещать различные заведения, зачастую весьма сомнительной репутации, где пили, танцевали и развлекались — словом, делали все то, о чем и помыслить не могли всего каких-нибудь десять лет назад. Появление и повсеместное распространение крытых автомобилей обеспечивало конфиденциальность и свободу передвижения. Радиоприемники стали неотъемлемой частью интерьера частных домов не только в городах, но и в самых отдаленных сельских уголках Америки. Движущиеся картинки, то бишь кино, демонстрировали жителям всего мира образцы «хорошего вкуса, роскоши и порока». Пресса, литература и театр проявляли чудеса терпимости к любым откровениям — свобода самовыражения была поистине невероятной.