Мэйфейрские ведьмы

— Расскажи мне об этом доме, — попросила Роуан, беря его за руку и глядя прямо в глаза. — Расскажи все, что тебе известно о подобных особняках, и скажи, действительно ли его можно спасти.

— Солнышко, да он только этого и ждет! Он еще так же прочен и крепок, как любой замок в Монклеве или Доннелейте.

— А ты можешь спасти его? Не собственными руками и не один, конечно…

— Я с удовольствием сделаю это собственными руками. — Он вдруг запнулся и посмотрел на свои давно никуда не годные, отвратительные, затянутые в перчатки руки. Сколько же времени прошло с тех пор, как они держали молоток, пилу или касались рубанком нежного дерева? Майкл перевел глаза на арку, на лепнину потолка, с которой свисали клочья облупившейся краски. — Боже, с каким бы удовольствием я взялся за эту работу!

— А что, если ты получишь полную свободу действий? Что, если ты сможешь нанять сколько угодно рабочих — плотников, штукатуров, кровельщиков, маляров, — словом, кого сочтешь нужным и в любом количестве? Сможешь ли ты восстановить этот дом в первозданном виде, вплоть до малейшей детали?..

Роуан говорила что-то еще, слова лились медленным потоком. Но он уже все понял и не нуждался в пояснениях. Интересно, знала ли она, что означало для него такое предложение? Работа по реставрации подобного особняка всегда была мечтой его жизни, Но сейчас речь шла не о подобном, а о том самом особняке! Память мгновенно перенесла его назад, во времена далекого детства, когда он, маленький мальчик, стоял перед запертыми воротами и завороженно рассматривал каждую деталь фасада, а потом мчался в библиотеку, чтобы взять с полки тяжелый том, раскрыть его на нужной странице и долго вглядываться в запечатленные на бумаге интерьеры чудесного дома, среди которых был и этот зал, и холл, и… Потому что тогда он не мог даже помыслить о том, что настанет день, и он увидит их собственными глазами…

Но в его видении та женщина сказала… «…сходящиеся в определенный момент времени… в этом доме… в тот решающий момент, когда…»

— Майкл! Так ты хочешь этим заняться?

Он увидел, как посветлело от радости и словно вспыхнуло счастьем, как у ребенка, лицо женщины. Но она казалась такой далекой! Такой прекрасной, счастливой. И такой далекой.

«Это ты, Дебора?»

— Да сними же перчатки, Майкл! — Резкие нотки в голосе Роуан заставили его вздрогнуть. — Ты хочешь вернуться к работе? Вновь стать самим собой? Вот уже пятьдесят лет в этом доме никто не был счастлив. Здесь не знали, что такое любовь. Никто не добивался успеха. Настало наше время! Мы будем здесь жить, любить, мы добьемся успеха и одержим победу! И в конце концов мы завоюем этот дом! Вернем его к жизни. Я поняла это, прочитав досье Мэйфейрских ведьм, Майкл. Это наш с тобой дом!

«Но ты можешь изменить… Даже на миг не сомневайся в том, что ты обладаешь силой… Ибо сила исходит…»

— Майкл, ответь мне наконец…

«Изменить что? Не оставляй меня! Пожалуйста, не оставляй меня вот так! Скажи мне!»

Однако все они исчезли. Словно и не были только что рядом с ним. Он стоял вместе с Роуан в лучах солнца, согревающих янтарно-желтый пол, и Роуан с нетерпением ожидала его ответа.

И дом тоже словно замер в ожидании. Прекрасный, несмотря на ржавчину и грязь, несмотря на царящее повсюду запустение, на сорняки, пробивающиеся между камнями, на лозы, которыми густо увиты стены, несмотря на зной и сырость, — он ждал…

— Конечно хочу, дорогая. Ты еще спрашиваешь! — воскликнул Майкл. Он как будто только что очнулся от глубокого сна и вдруг со всей полнотой ощутил удивительно нежный аромат жимолости, услышал пение птиц за окном, почувствовал на своей коже тепло солнца… Резко повернувшись, он взял Роуан за руку. — Свет! Мы должны впустить сюда свет! Пойдем со мной, Роуан. Посмотрим, можно ли распахнуть эти ставни!

19

Они с благоговением принялись изучать дом и поначалу вели себя скорее как посетители музея, которые сбежали из-под присмотра гида и боятся злоупотребить полученной свободой.

Они бродили из комнаты в комнату, открывали ставни и отдергивали шторы, осторожно заглядывали в шкафы и комоды, но не решались трогать личные вещи, принадлежавшие бывшим, обитателям особняка, или чайную чашку, оставленную на столике, или забытый кем-то в кресле журнал.

Но постепенно атмосфера дома перестала вызывать у них ощущение некой чужеродности, и шаги их сделались смелее.