Мэйфейрские ведьмы

Я, быть может, излишне подробен в деталях, но дело в том, что я пытаюсь оправдать собственную слабость, и, надеюсь, ты сочтешь возможным отнестись ко мне снисходительно. Я сошел с ума, Стефан, — только сумасшедший мог сотворить такое. Прошу лишь об одном: когда ты вместе с другими станешь судить меня, прими во внимание все то, о чем я сейчас пишу.

Итак, мы стояли, молча разглядывая друг друга, и мне показалось, что и я и она вдруг испытали странное чувство — ощущение грозящей опасности. Эта женщина, с таким милым и юным лицом, с нежными щечками и губками, с большими невинными голубыми глазами, изучала меня так, словно в душе своей давно уже была мудрой старухой. Ее красота подействовала на меня как колдовские чары. Я по-глупому не мог отвести взгляд от ее длинной шеи, покатых плеч и красивых рук.

В голову мне пришла нелепая мысль: как чудесно было бы сжать ее в объятиях и почувствовать под пальцами упругую плоть. А еще мне показалось, что она смотрит на меня точно так же, как когда-то, много лет назад, смотрела ее мать в шотландском трактире, а я, покоренный ее красотой, сражался с дьявольским соблазном немедленно овладеть ею.

— Итак, Петир ван Абель, — обратилась она ко мне по-английски с едва заметным шотландским акцентом, — вы приехали.

Клянусь тебе, Стефан, это был голос юной Деборы. Должно быть, они часто беседовали по-английски, может даже статься, таковым был их способ сохранять в тайне свои разговоры.

— Дитя мое, — отвечал я на том же языке, — спасибо, что согласились принять меня. Я проделал долгий путь, чтобы увидеть вас, и никакие препятствия не могли бы мне помешать.

Все это время Шарлотта разглядывала меня — холодно и оценивающе, словно я был выставленным на продажу рабом. Она не скрывала откровенного любопытства, тогда как я всеми силами старался завуалировать свой жгучий интерес. Я был потрясен тем, что увидел: тонкий нос, глубоко посаженные глаза, чуть припухлые щеки — в точности как у меня самого. Цвет и структура волос — зачесанных назад и скрепленных большой заколкой — тоже напоминали мои.

Меня поглотила великая печаль. Это моя дочь — сомнений быть не может! И вновь я испытал то же ужасное чувство сожаления, которое впервые охватило меня в Монклеве, и вновь я увидел Дебору — разбитую куклу из белого воска, лежащую на камнях перед собором Сен-Мишель.

Наверное, Шарлотте каким-то образом передалась моя печаль, ибо личико ее на миг помрачнело. Но она, казалось, вознамерилась не поддаваться горю.

— Вы в точности как описывала моя мать, такой же красивый, — произнесла она, удивленно приподняв бровь. — Высокий, сильный, с хорошей осанкой и отличным здоровьем, надеюсь.

— Бог мой, мадам, какие странные слова, — я рассмеялся, испытывая неловкость. — Даже не знаю, как их воспринимать — то ли вы мне льстите, то ли подразумеваете нечто совершенно противоположное.

— Мне нравится ваша внешность, — сказала она, и на ее лице появилась странная улыбка, очень хитрая и презрительная, но в то же время по-детски милая. Она надула губки, как капризный ребенок, — и эта гримаска была полна невыразимого очарования — и долго, словно забыв обо всем, разглядывала меня, а потом наконец произнесла:

— Идемте со мной, Петир ван Абель. Расскажите все, что вам известно о моей матери. Особенно о ее смерти. А также объясните, какова цель вашего приезда. Только не лгите мне.

Последние слова она произнесла таким тоном, словно боялась какой-либо обиды с моей стороны, и оттого показалась вдруг такой хрупкой и ранимой, что меня буквально захлестнула безмерная нежность по отношению к ней.

— Я приехал не для того, чтобы лгать, — сказал я. — Вам известно хоть что-нибудь?

— Нет, — после минутного молчания холодно ответила Шарлотта, но было очевидно, что это неправда. Она присматривалась и изучала меня точно так же, как я не раз изучал других, стараясь проникнуть в их тайные мысли.

С легким кивком взяв меня под руку, Шарлотта направилась к дому. Ее грациозные движения, мимолетное прикосновение ткани юбки к моей ноге лишали меня возможности ясно мыслить. Она даже не взглянула на целый полк рабов, выстроившихся по обе стороны от тропы с фонарями и руках, дабы освещать нам путь. А вокруг благоухали цветы, цветными пятнами видневшиеся в темноте, и прямо перед домом росли массивные деревья.

Чуть-чуть не дойдя до ступеней лестницы, мы свернули в сторону — под сень деревьев, где стояла деревянная скамья.

Шарлотта жестом пригласила меня сесть, и я подчинился. Тьма вокруг быстро сгущалась, но желтые огни фонарей, развешанных в кронах деревьев, и ослепительно яркий свет, лившийся из окон дома, позволяли достаточно отчетливо видеть окружающую обстановку.

— С чего мне начать, мадам? — обратился я к хозяйке. — Я ваш слуга и расскажу обо всем так, как вы пожелаете.

Шарлотта сидела вполоборота ко мне, сложив руки на коленях, и в ее позе отчетливо ощущалось напряжение.

— Рассказывайте по порядку и без обиняков, — ответила она, буквально впиваясь в меня взглядом.

— Дебора не погибла в огне. Она бросилась вниз с церковной башни и разбилась о камни.