Мэйфейрские ведьмы

— Скажите-ка мне вот что, — попросила она, — вам известно, каким образом ее мать научилась вызывать своего, как она его называла, дьявола?

— Сюзанна узнала об этом из книги, которую ей показал судья-инквизитор. Она всему научилась от этого судьи, потому что до того она была просто знахаркой, повитухой, каких много, и ничего особенного собой не представляла.

— А ведь вполне возможно, что представляла. Мы все не такие, какими кажемся. Мы учимся только тому, чему должны научиться. Если задуматься, кем стала здесь я, с тех пор как покинула материнский дом… В конце концов, это действительно был дом моей матери. На ее золото его обставили и устлали коврами, на ее золото покупали дрова для каминов.

— Горожане судачили об этом, — признался я. — До встречи с вашей матерью у графа ничего не было, кроме титула.

— Да, и долгов. Но все это теперь в прошлом. Он мертв. А я знаю, вы рассказали мне все, что велела мать, истинную правду. Однако мне известно кое-что еще — нечто такое, о чем вы даже не догадываетесь. Я отлично помню слова матери о вас — о том, что она могла довериться вам полностью.

— Рад, что она так считала. Я никому не выдал ни одной ее тайны.

— Кроме своего ордена. Кроме Таламаски.

— Но это никоим образом нельзя назвать предательством.

Она отвернулась.

— Дражайшая Шарлотта, — продолжал я, — я любил вашу мать и готов повторять это снова и снова. Я умолял ее остерегаться этого призрака и его силы. Не стану утверждать, что предсказал ее судьбу, — этого не было. Но я боялся за нее. Меня всегда пугало ее стремление использовать призрака в своих целях…

— Не желаю больше ничего слушать! — Шарлотта опять пришла в ярость.

— Что я могу сделать для вас? — спросил я.

Она задумалась, но явно не над моим вопросом и в конце концов решительно заявила:

— Я никогда не буду страдать так, как страдала мать, а до нее моя бабка…

— Я буду молиться, чтобы ваше пожелание сбылось. Я пересек океан, чтобы…

— Но ваше предупреждение, равно как и сам приезд не имеют к этому никакого отношения. Не хочу и не буду страдать — вот и все. В матери с юности таилась какая-то печаль… Печаль и надломленность присутствовали в ее душе всегда, до самой смерти.

— Понимаю.

— Меня миновали подобные раны. Я уже стала женщиной и жила здесь, когда на нее обрушились все эти ужасы. Мне выпала судьба столкнуться с другими несчастьями, и вы сами в этом убедитесь сегодня, когда взглянете на моего мужа. В целом мире не найдется врача, который смог бы его вылечить. И ни одной знахарки. А у меня всего лишь один здоровый сын от него, и этого мало.

Я вздохнул.

— Однако нам пора идти, поговорим позже, — сказала она.

— Да, обязательно. Нам необходимо все обсудить.

— Нас ждут. — Она поднялась, и я вместе с ней. — Ни слова о матери в присутствии других. Ни слова! Вы приехали лишь затем, чтобы повидаться со мной.

— Да, конечно. Потому что я торговец, собираюсь обосноваться в Порт-о-Пренс и мне нужен ваш совет.

Она устало кивнула.

— Чем меньше вы будете говорить, тем лучше, — бросила она и, повернувшись, направилась к лестнице.

— Шарлотта, прошу вас, не закрывайте от меня свое сердце, — умоляющим тоном попросил я и попытался взять ее за руку.

Она вся напряглась, но тут же улыбнулась неестественно милой и спокойном улыбкой и повела меня вверх по ступеням к главному входу.

Можешь представить себе, Стефан, каким подавленным я себя чувствовал. Как следовало мне понимать столь странные слова? Да и сама она немало меня озадачила своими мгновенными превращениями: она казалась то ребенком, то — буквально через секунду — древней и мудрой старухой. Не было уверенности и в том, что она всерьез приняла и мои предостережения, а точнее, предостережения самой Деборы, которые та поручила мне передать. А может быть, я переусердствовал с собственными советами и наставлениями?

— Мадам Фонтене, — попросил я, когда мы поднялись на несколько ступеней и подошли к двери, — мы обязательно должны поговорить еще раз. Обещаете?

— Когда моего мужа уложат спать, мы останемся одни.

Произнося последнюю фразу, она задержала взгляд на мне, и я, кажется, покраснел. На ее щеках тоже заиграл румянец, а губы сложились в игривой улыбке.

Мы вошли в центральный зал, очень просторный, хотя, конечно, совсем не похожий на те, что встречаются во французских chateau.[4] Его украшала изящная лепнина, а под потолком сияла великолепная люстра со свечами из чистого воска. Дверь в противоположном конце зала выводила на заднюю террасу, откуда были видны край скалы и деревья с фонариками меж ветвей, совсем как в саду перед домом. Только тогда до меня дошло, что шум, который я слышал, производил вовсе не ветер, а море вдалеке.

Из обеденного зала, куда мы вошли, открывался чудесный вид на скалы и черную воду у их подножия. Следуя за Шарлоттой, я любовался отблесками огней на поверхности моря и с удовольствием прислушивался к шуму волн. Легкий бриз, теплый и влажный, играл в листве.

Что касается самого зала, протянувшегося по всей ширине дома, то в нем последние новинки европейской моды гармонично сочетались с непритязательным колониальным стилем.