Мейси Доббс. Одного поля ягоды

— Занятия начинаются осенью. Это называется «Михайлов триместр», по лиловым маргариткам, которые цветут в сентябре, тем, которые любила мама. Я должна буду получить специальное разрешение, потому что восемнадцати мне еще не исполнилось.

Фрэнки встал со стула и потер спину. Ему хотелось вернуть разговор к началу, когда он мог высказать свое предложение.

— Давай вернемся к тому, чтобы иметь побольше, о чем мы говорили до маргариток. Дочка, у меня есть кое-что для тебя.

Фрэнки потянулся вверх и достал с полки над печкой большой глиняный горшок для муки.

— Это тебе, дочка. Когда расплатился с долгами, ну, знаешь, после того как мать… я начал откладывать кое-что каждую неделю. Для тебя. Я знал, что ты когда-нибудь будешь заниматься чем-то важным и дополнительные деньги могут пригодиться.

Мейси взяла горшок дрожащими руками, сняла крышку и заглянула в глиняные глубины. Там были фунтовые банкноты, новенькие десятишиллинговые, флорины, полукроны и шиллинги. Горшок был полон сбережений, сделанных Фрэнки Доббсом для Мейси.

— О, папа…

Мейси встала и, держа одной рукой горшок с деньгами, другой обняла отца и прижала к себе.

В августе 1914 года люди по-прежнему занимались своими делами: казалось, война не имеет никакого отношения к повседневной жизни, — но потом один из знакомых Мейси в деревне появился в мундире и достать некоторые продукты стало трудновато. Лакей из дома в Белгравии вступил в армию, челстонские грумы и молодые садовники — тоже. Однажды в выходной день Мейси вызвали в гостиную леди Роуэн в Челстоне.

— Мейси, я вне себя. Все грумы ушли на военную службу, и я ужасно беспокоюсь о своих гунтерах. Послушай, я знаю, это необычно, но твой отец мог бы подумать о поступлении на эту должность?

— Право, не знаю, миледи. У него Персефона и бизнес.

— В саду есть для него коттедж. Ты сможешь видеться с ним, разумеется, когда будешь не в Гертоне, и его кобыла будет содержаться в местной конюшне. Заботиться о них обоих будут хорошо.

На другой день Мейси поехала в Лондон повидаться с отцом. Когда она сказала ему о предложении леди Роуэн, Фрэнки Доббс, к ее удивлению, ответил, что подумает об этом.

— В конце концов, мы с Персефоной моложе не становимся. Свежий деревенский воздух пойдет ей на пользу. И ее светлость была очень добра к тебе, так что, если разобраться, будет правильно, если я ее выручу. К тому же я бывал в Кенте, каждый год собирал там хмель еще мальчишкой.

Фрэнки Доббс с Персефоной выехал из Ламбета в туманное, не по времени холодное утро в конце августа, чтобы обосноваться в коттедже для грума и в конюшне поместья Челстон соответственно. Вместо того чтобы вставать в три часа, запрягать Персефону и ехать на рынок Ковент-Гарден, а потом по своим маршрутам, Фрэнки теперь валялся в постели до пяти часов, потом кормил гунтеров леди Роуэн и Персефону — она как будто была довольна своей новой жизнью. Вскоре леди Роуэн решила, что об уходе за лошадьми, их кормлении и здоровье Фрэнки знает все, что можно знать. Но были у него и кое-какие скрытые познания, которые обеспечат ему признательность леди Роуэн навечно.

До отъезда Мейси в Кембридж оставалось всего несколько дней, поэтому для нее и отца время, проведенное в обществе друг друга, имело первостепенное значение. Они возобновили ритуал совместного ухода за Персефоной, и делали это как можно чаще. Однажды, когда работали и разговаривали о последних военных новостях, к ним неожиданно пришла леди Роуэн.

— Послушайте, есть там кто-нибудь?

Мейси встала и вытянулась, Фрэнки ответил хоть и почтительно, но просто:

— Здесь мы с Персефоной, ваша светлость.

— Мистер Доббс. Слава Богу. Я вне себя.

Мейси немедленно пошла к леди Роуэн — в критическую минуту та неизменно заявляла, что «вне себя», несмотря на поведение, говорящее об обратном.

— Мистер Доббс, они приезжают забрать моих гунтеров — и, может быть, даже вашу кобылу. Лорд Комптон получил сообщение из военного министерства, что на этой неделе наших лошадей будут инспектировать для армейских нужд. Приезжают за ними во вторник. Я не могу их отдать. Не хочу быть непатриотичной, но это мои гунтеры.

— И мою Персефону они тоже не заберут, ваша светлость.

Фрэнки Доббс подошел к верной старой лошади, и та уткнулась носом ему в куртку, ожидая обычного угощения. Он достал из кармана разрезанное сладкое яблоко и протянул Персефоне, ощутив рукой приятное тепло ее бархатистого носа, потом снова повернулся к леди Роуэн.

— Во вторник, да? Предоставьте это мне.

— О, мистер Доббс, все зависит от вас! Что вы сделаете? Уведете их куда-нибудь и спрячете?

Фрэнки засмеялся.

— Нет-нет. Меня могут увидеть сбегающим с ними, ваша светлость. Нет, никуда скрываться не нужно. Но есть одна штука. — Фрэнки Доббс поглядел на Мейси и леди Роуэн. — Пусть никто не заходит в конюшню без моего разрешения. И, ваша светлость, во вторник утром я приду в дом и скажу вам, что говорить. Но главное, что бы вы ни увидели или услышали, говорите только то, что я вам скажу. Вы должны полагаться на меня.

Леди Роуэн распрямилась, взяла себя в руки и посмотрела в упор на Фрэнки Доббса.