— У нас существовали правила: относись с добром и воздастся тебе по делам твоим. Так учил меня отец, а отца его отец. Даже табличка с этим изречением висела над входом. И это работало. Постояльцы попадались нам все больше честные, благодарные. Невероятное счастье. Представляете, здесь, на Кривом повороте мы обрели свой крохотный рай. — Мамаша Бетси тяжело вздохнула. И стало понятно, что она переходит к неприятной для нее части повествования. — А потом случился Потом. — Она замолчала. Прислушалась к тишине, словно кто-то должен был поддержать ее рассказ. Но этот тяжкий груз лежал только на ее плечах. — Я не устану проклинать это время. Жуткое время небывалых перемен. Высохшие моря, мор и голод — все можно было выдержать. Все кроме изменений которые претерпел сам человек. — Она вновь замолчала собираясь с мыслями. — Я пыталась убедить себя, что во всем виновата животная сущность. Но даже хищнику присуще сострадание. А Потом изменил в нас нечто большее. Он превратил нас в слепцов. Не в буквальном смысле, конечно. Только разве от этого легче. В нашем общем горе мы перестали слышать ближнего своего. Ощущать его боль, отчаянье. Но и с этим можно смериться. А вот что вы скажите на счет необузданной жестокости. Скажите разве Потоп тому виной? Нет, вовсе нет. Сам человек. Вседозволенность — вот истинный корень зла. Вы больше не боитесь божьего гнева. В нашем мире больше нет высшей силы, думаете вы! Что бы я не натворил — наказания не последует, успокаиваете вы себя! Мне позволено все — завываете вы в приступе всевластия! Разве не так? — Ее взгляд изменился. Вместо слез наполнился ненавистью. — Я помню эти слова. Хорошо помню. В первый раз я слушала их очень давно, когда в Грей-Роке установился новый закон. И знайте кто их говорил? Вы лейтенант Морган. Еще молодой, пышущий силой и упивающийся собственной силой. Не вспомнили? Так я сейчас напомню. Вы приехали сюда устанавливать свои порядки. И мы были не против потому что всю жизнь привыкли услуживать. Но вместо слов, вы сразу перешли к делу. И объявили нашу семью заговорщиками. Сказали, что мы привечаем беглецов, кто не захотел добровольно клеймить себя. Мы пытались объяснить, что это наша работа. Мы не различаем своих и чужих, а лишь даем кров путникам, получая в замен скромную монету.
Только теперь лейтенант наконец понял о чем идет речь. Он вспомнил, и ужаснулся, осознав что не сможет вымолить прощение у этой затравленной горем женщины.
— Ну давай, солдат вспоминай: какой ответ ты дал на эти объяснения?
— Власть слепа и глуха к страждущим… — едва слышно просипел Морген.
— Верно, — согласился мамаша Бетси. — Глуха и слепа. Но Власть это человек. А у человека всегда есть выбор. Оставаться глухим и слепым, или попытаться проявить сострадание и попытаться понять того кто взывает о помощи. — Она шмыгнула носом, и вновь вытерла рукавом набухшие от слез глаза. — Только в тот день в нашем доме забыли о таких простых истинах. Вы поступили более разумно, как вам казалось. Моя мать и отец еще долго болтались на самодельной виселице. И знаете почему? Потому что я валялась за амбаром, униженная и обесчещенная. У меня просто не было сил вытащить родителей из петли. Вот каким был для нас тот день. Вы лишили меня всего одним махом. И за что? За туманное предположение, что мы приютили ваших врагов. Бездоказательно, за одно лишь предположение. — На этот раз пауза длилась дольше. Хозяйка опустила голову и попыталась унять нахлынувшие эмоции. — Но если для моих родителей все закончилось в ту минуту, когда веревка стянула их шею, то для меня все только начиналось… Вы знаете каким бесконечным может быть время. И твои страдания растягиваются словно патока. Я лежала и смотрела на лица своих родителей, а падальщики наслаждались пиршеством. Ты хорошо себе это представляешь? Потому что я вижу это каждую ночь. — Она осторожно поднялась с кровати и слегка пошатываясь направилась к замершему на коленях лейтенанту. — Они клевали им глаза, рвали на части омертвевшую кожу, клацали клювами. А когда я закрывала глаза, чтобы хоть на миг избавиться от этого безумия, не могла этого сделать. Даже в темноте проступали очертания этой ужасной картины. — Приблизившись к Моргену, хозяйка замерла, и обожгла его ледяным взглядом. — В тот день ты лишил меня моей семьи. Но это еще не все. Ты отнял у меня большее. Возможность создать свою собственную, новую семью. Самое дорогое чего может лишиться женщина. — Губы растеклись в грустной улыбке, которая быстро превратилась в гримасу отчаянья. — Казалось бы хватит куда более. Но нет, тебе и этого показалось мало. Когда у меня появился шанс, все исправить, и вернуть то счастье, что наполняло наш дом, ты пришел вновь. Ты решил отнять у меня новую семью. Моих милых близняшек!
Лейтенант вздрогнул. Было видно, как его бьет мелкая дрожь. Но причина этому было вовсе не осознание былых проступков. Его рвала на части ненависть. К этой жирной, обезумившей старухе.