Механические птицы не поют (СИ)

Патер Морн печально кивнул:

— Я не знаю, зачем ему понадобилось. Он сказал, что это… приносит удачу.

Рядом с платком лежал длинный черный пенал, перевязанный кожаным шнурком. Уолтер быстро распутал узел, надеясь, что ошибся и внутри окажется не то, о чем он думал. Но когда он развернул пенал, в золотистом свете тускло блеснули инструменты — черные рукояти, матово-белая сталь. Несколько зажимов и расширителей, свернутая тугой спиралью лента пилы, пять видов скальпелей и множество игл.

— Патер Морн, скажите мне честно, он этим?.. — выдохнул Уолтер.

— Нет, что вы. Инструменты лежали в его кабинете, а те, которые… вы имеете в виду остались в лаборатории.

— Зачем это? — с неприязнью спросила Эльстер, заглядывая Уолтеру через плечо.

— Я не знаю, — развел руками патер Морн. — Он только просил отдать их вам. Может быть, как какой-то символ, или не хотел, чтобы они попали к кому-то другому… Джек был странным молодым человеком. Он мой самый большой грех и неразрешимая загадка… — горько прошептал он.

Рядом с инструментами лежало запечатанное письмо в конверте без подписи.

— Он сказал прочесть только когда вы решите для себя, что правда, а что нет, — тихо сказал патер Морн, протягивая руку к конверту и тут же отдергивая.

— Патер Морн, прошу вас. Я знаю о тайне исповеди, но… скажите мне, это Джек убил Кэтрин? Умоляю, я всегда хотел ему верить… — не выдержав, попросил Уолтер. Он не мог оторвать взгляд от письма и с трудом боролся с искушением вскрыть его прямо сейчас.

— Если бы я мог! Я бы даже нарушил тайну исповеди, но ваш брат запретил мне отвечать вам на такие вопросы. Он сказал, что однажды вы поймете его и либо примите, либо отречетесь. И тогда откроете письмо.

— Мой брат обладал множеством талантов, но главным, безусловно, был талант все усложнять и запутывать, — проворчал Уолтер, убирая письмо во внутренний карман к билетам и сматывая пенал.

— Увы, не могу с вами не согласиться.

— Вы знаете о его работе в Лестерхаусе? На этот-то вопрос вы можете ответить?

— Знаю, — признался патер Морн. — И поверьте, я ничего не мог сделать. Я пытался, хотя меня это не оправдывает.

— Мы все пытаемся, — вдруг огрызнулась Эльстер, забирая у Уолтера сверток и пряча в саквояж. — А расхлебывать потом другим. Кажется, десять минут прошли.

Уолтер, кивнув, надел маску. Патер Морн горько усмехнулся:

— Я уверен, скоро все кончится, мальчик мой. Тогда приезжайте снова, уже под своим именем. И вас, мисс, я буду ждать. Надеюсь, когда-нибудь мы сможем понять друг друга.

Эльстер явно хотела сказать очередную колкость, но промолчала. Вежливо улыбнулась и спрятала лицо под маску.

Слов, которые хотел бы сказать Уолтер, оказалось слишком много, но все они уместились в два коротких:

— Спасибо вам.

Патер Морн, печально улыбнувшись, обнял его на прощание, а Уолтер пожалел, что не исповедовался перед отъездом. Может быть, клирик знал средство от его кошмаров.

В экипаже они с Эльстер сидели молча, не снимая масок. Когда они ехали в Колыбель, обоими двигало безрассудное отчаяние, которое не оставляло места страху. Но сейчас Уолтер каждую минуту представлял, как экипаж останавливается, как открывается дверь и Унфелих, который не прячет лицо от альбионского тумана, протягивает к нему руку.

В кармане, кроме письма и билетов, лежали документы на имя Ливрика, заверенные всеми печатями. Он знал, что патер Морн купил полтора десятка билетов от имени Колыбели на разные поезда и еще пять — на дирижабли. Унфелих не сможет быть сразу везде и сколько бы связей и власти у него не было, против неприкосновенности клириков он бессилен.

По крайней мере, пока вокруг люди.

Но тревога не отступала.

Эльстер сидела напротив, опустив голову и сцепив руки в замок. Ему показалось, что она разглядывает кружево манжет.

До вокзала они доехали без приключений, но выходя из экипажа Уолтер с трудом сдерживался, чтобы не схватить Эльстер за руку и не сорваться на бег. Чужой взгляд, тяжелый, испытывающий, словно прилип к коже, проклевываясь нервным зудом. Мысль о том, что неплохо было бы заменить на протезы остальные части тела, лишь бы не чувствовать его, становилась все настойчивее.

— Патер Ливрик? — послышался в микрофоне встревоженный голос Эльстер. Уолтер только махнул рукой — идем.

Вокзал не зря сравнивали с сердцем Альбиона. Огромное, полукруглое здание из темного стекла и правда кому-то напоминало вырванное из груди брошенное на землю черное сердце, разбросавшее неестественно длинные вены и артерии. Но Уолтеру всегда казалось, что Вокзал похож на паука, притаившегося в рельсовой сети.