Механический мир

Кривошеин снисходительно похлопал его по плечу.

— Ну-ну, дружище, не судите строго! Вокруг кровь, смерть, люди режут друг друга почём зря, и все, прошу заметить, твердят о всеобщем благе! Как тут не спятить? Только шутками и спасаемся, иначе прямая дорога в дом скорби! А они, говорят, стоят пустые: здешние Поприщины[17] испугались пальбы и разбежались кто куда…

Колю передёрнуло: бродящие по городу умалишённые показались ему куда страшнее артиллерийской бомбардировки.

— Вы, вот что, — продолжал Кривошеин. — отыщите свою мамзель, пока с ней чего не приключилось в такой суматохе. А я пока перекинусь парой слов с Паске.

Девушка нашлась в той же подворотне, где он оставил её расстались четверть часа назад — она разрывала на полосы исподнюю солдатскую рубаху и ловко бинтовала раненых коммунистов. Увидев прапорщика, Николь обрадовалась:

— О, Николя, вот и вы! А я боялась, маршьёр вас растоптал!

Молодой человек немедленно забыл и о версальцах, и об обстрелах и даже о шагоходе. Мелькнула где-то на заднем плане мысль: почему ни девушка, ни другие защитники баррикады не удивлены появлением поразительного механизма? Впрочем, наверное уже привыкли…

Николь закончила перевязывать очередного раненого — чернявого рабочего-блузника с простреленным предплечьем.

— Меня посылают сопровождать раненых. Пришёл санитарный обоз, надо торопиться, пока снова не началась стрельба. Ничего, отвезу, и сразу обратно! Пока здесь маршьёр, они не сунутся… постойте, куда вы? Отпустите, грубиян, мне же больно!

Коля, не дослушав, схватил девушку за руку и потащил за собой, не обращая внимания на гневные протесты. Кривошеин уже успел потерять терпение:

— Сколько можно копаться? Сейчас в тыл отправляются повозки с ранеными, и мы с ними. Паске, — он кивком указал на пилота, по-прежнему сидящего на макушке маршьёра, — передал: меня срочно требует к себе профессор. А в чём дело, не говорит, негодяй эдакий! А я, как видите, шагу ступить не могу!

И стукнул о мостовую прикладом «германки», заменявшей ему костыль.

— Помогите мне дойти до повозки, сажайте барышню, и отправляемся!

Коля недоумённо нахмурился — что это за дела такие, чтобы ради них срывать командира единственного на баррикаде артиллериста в самый разгар боя? — но расспрашивать не решился. Он послушно подставил плечо и с помощью Николь (девушка притихла и больше не пыталась возмущаться) поволок Кривошеина в конец улицы. Туда, к разношёрстным экипажам, конфискованным для нужд обороны и именовавшимся теперь «санитарным обозом», тянулся с баррикады тонкий ручеёк раненых. Кое-как втиснув своих спутников в переполненный фиакр, когда-то нарядный, а теперь исцарапанный и обшарпанный, Коля не вытерпел:

— Алексей Дементьич, только один вопрос…

— Вот что, дружище, раз уж мы с вами из одной альма матер, к тому же и в бою вместе побывали — давай-ка на «ты»! А то как-то не по-русски…

Возчик на высоких козлах щёлкнул кнутом, и фиакр затарахтел по мостовой. Прапорщик трусил рядом, держась за дверцу. Ранец он забросил под ноги Николь, кобура хлопала на бегу по бедру, и её приходилось придерживать рукой.

— Вот вы… ты сказал, что Паске председатель комитета внешних сношений? Но это, считай, министерская должность — почему он тогда управляет маршьёром? Мало ему важных политических дел?

— Какая теперь политика! — Всё руководство Коммуны на баррикадах, с оружием в руках! А Паске к тому же… — Кривошеин понизил голос, — … Паске ходит у профессора в доверенных помощниках. И раз уж говорит «срочно», стало быть, надо торопиться…

Коле до смерти хотелось узнать, о каком профессоре идёт речь? Но вместо этого он спросил:

— А Паске как зовут-то, если полностью? Нельзя же обращаться к важному лицу по-простецки…

— Паске — славный малый, не обидится! — ухмыльнулся Кривошеин. — Как-нибудь расскажу, какие мы с ним провороты закатывали…

— Всё равно, неловко — Коля упрямо мотнул головой. — Ты скажи, если не секрет, конечно…

— Какой тут секрет? Паскаль Груссе. Ему двадцать шесть, публицист и… эй, осторожнее, так и шею свернуть недолго!

Услыхав имя, Коля споткнулся и едва не проехался носом по мостовой. Приятель Кривошеина, пилот боевого шагохода оказался соавтором Жюля Верна — тем самым Андрэ Лори, подарившим мэтру сюжет «500 миллионов бегумы»! А ещё — автором записок, из-за которых он, прапорщик Николай Ильинский, угодил в эту фантастическую передрягу!

ГЛАВА VIII

Из конца в конец рю де Бельвиль была запружена людьми, лошадьми, экипажами, все двигались в одном направлении — к фабричному зданию. Если бы не шагоход — их «санитарный обоз» безнадёжно застрял бы в этом потоке. А так, повозки с ранеными без помех проследовали за громыхающим гигантом до ворот, мимо людей, испуганно жмущихся к стенам и храпящих, рвущихся из упряжи лошадей.