Механический Зверь. Часть 1. Маленький изобретатель

Он отлично помнил, как приехал из роддома, лежа в переносной люльке. Малютка с улыбкой от уха до уха бросилась вперед и, опередив предупредительные крики родителей, заглянула внутрь. Раньше, в полутьме палаты, рассмотреть младенца было довольно сложно, но здесь, на свету, его болезненная, отдающая в синеву бледность прямо-таки бросалась в глаза. Даже такая кроха, как Ланирис, на каком-то подсознательном уровне понимала, что это совсем не норма. Радость на ее личике сменилась удивлением, а потом из больших голубых глаз покатились крупные слезы. В ту секунду ему было невероятно стыдно за самого себя, совершенно беспричинно, ведь что-то сделать с собой он был не в силах. Но зрелище тихо плачущей из-за него девочки едва не разрывало сердце на части.

К его обещаниям тогда прибавилось еще одно. Защищать эту малышку ото всего на свете, не важно как, пусть хотя бы, словом, но сделать все, чтобы она больше никогда ТАК не плакала.

И сейчас, глядя на ее счастливую улыбку, он чувствовал то же тепло, что исходило от его мамы.

– Лаз! – даже в четыре года твердый звук «Р» упорно отказывался подчиняться Лани, так что полное имя брата было ей не по зубам. Однако это не мешало ей, с дозволения няни опустив одну сторону перил его кроватки, трещать без умолку обо всем, что только могло прийти в эту маленькую головку. Список, кстати, был довольно нестандартный. Вместо кукол и платьев Ланирис увлекалась рыцарскими сражениями, мечами и, конечно, магией.

Именно из ее щебета Лазарис узнал об этом поразительном факте: мир, куда он попал, был оккупирован волшебниками. Магия царила везде, и именно сильнейшие чародеи были истиной элитой любого общества.

К огромному сожалению, никаких деталей, кроме того, что маги крутые и сильные, Лани не знала, и это стало для Лаза настоящим ударом. Он чувствовал себя Алисой, которая уже прыгнула за кроликом в бездонную нору, но перед самым приземлением вдруг застыла в воздухе и ни туда, ни сюда. Дивный новый мир лежал за стенами детской, мир, наполненный тем, о чем хотя бы раз мечтали все дети Земли. Но чтобы дотянуться до этого мира… он должен был быть благодарен судьбе и своему упорству, что еще дышит. О магии речь шла если не в последнюю, то точно в предпоследнюю очередь.

. . .

– Его жизни еще что-то угрожает?

– Нет, Хозяин, по крайней мере не более, чем любому обычному ребенку.

– Это радует, конечно. Но вот его тело…

– Светлым удалось сделать больше, чем мы могли подумать. Однако в данном случае подобный… дефект может даже обернуться в нашу пользу.

– Поконкретнее?

– Хозяин, вы знаете о том, как работает магия в мире Монарха? Если точнее, одна определенная ее ветвь.

– Нет. Не интересовался вашими мирами и не буду даже пытаться. Это ваша забота. А ты, Идол, если будешь тянуть…

– Понял-понял, пощадите, Хозяин! Дело в следующем…

Глава 4

Атмосфера в доме Морфеев была крайне неоднозначной. Редко где можно было встретить смесь радости, печали, облегчения и тревоги. Причиной же для подобного стал день рождения самого младшего члена семьи – Лазариса Санктуса Морфея.

С одной стороны, первый и единственный, пока, наследник знатной фамилии праздновал год жизни. С другой же, несмотря на совершенно искреннюю поддержку, люди не могли не осознавать, в каком положении находится мальчик. Уже сам факт того, что он протянул этот год назвали настоящим чудом. А потому многие в глубине души считали, что этот первый день рождения станет для ребенка и последним.

Естественно, никто даже не мог подумать произнести нечто подобное вслух. Санктус ничуть не преувеличивал, говоря доктору, что его жена куда сильнее его самого. Фелиция Морфей, в девичестве Фелиция Рамуд, при всей своей внешней мягкости и кротости, в определенные моменты могла быть поистине ужасающей. Класс, руководительницей которого она была, ходил перед этой женщиной по струнке вовсе не из-за ее доброты. И все в доме прекрасно понимали: простая оговорка о возможном будущем ее сына определенно станет началом того самого «определенного момента».

Единственным, кого нисколько не волновало надвигающееся торжество, был сам Лазарис Морфей. И вовсе не потому, что, как все думали, он пока не понимал самой концепции дня рождения. Дело было в том, что Лаза в принципе больше не интересовало количество оставшихся за плечами лет. Просто потому, что для него само понятие возраста настолько исказилось, что стало бессмысленным. Телу – год, разуму – тридцать один. И что считать правдой? Первое? Второе? Среднее арифметическое?

Поэтому, вместо того чтобы думать о своей нелегкой судьбе или рассуждать на какие-то высокие отвлеченные темы, Лазарис занимался тем, что пытался почувствовать собственную душу.