Механическое пианино

Инженер подкатил свою стальную тележку к месту дачи свидетельских показаний и проверил контакты на Поле, обращаясь с ним как с предметом. Он проверил измерительными приборами состояние проводки, вытащил серый ящик из-под трибун, вынул и проверил все лампы, а затем установил все по местам. Это отняло у него не более двух минут.

– Все в порядке, ваша честь.

– Свидетель, назовите то, что вы считаете ложью, – сказал судья.

– Каждое новое научное открытие идет на пользу человечеству, – сказал Пол.

– Я протестую! – выкрикнул прокурор.

– Это всего лишь проверка инструмента и не протоколируется, – пояснил судья.

– Правильно, стрелка пошла влево, – сказал инженер.

– А теперь – правду, – приказал судья.

– Главная задача человечества состоит в том, чтобы делать человеческое существование приятным и полезным, – сказал Пол, – а не превращать людей в придатки машин, учреждений или систем.

– Пошла на «П», все в порядке, – сообщил инженер, засовывая металлический контакт глубже под мышку Полу.

– А теперь – полуправду, – раздалась команда судьи.

– Я удовлетворен, – сказал Пол.

Зрители одобрительно захихикали.

– Стрелка стоит точно посредине, – сообщил инженер.

– Продолжайте допрос, – разрешил судья.

– Я хочу задать нашему патриотически настроенному доктору тот же самый вопрос, – проговорил прокурор. – Доктор, ваше участие в заговоре, поставившем себе целью свергнуть, э-э-э, машины, действительно ли оно определялось только вашим искренним желанием служить американскому народу?

– Я полагаю, да.

И снова беспокойное оживление в зале.

– Следовательно, вы только полагаете, не так ли? – переспросил прокурор. – А знаете ли вы, где сейчас находится стрелка, вы, доктор и патриот, так сказать, Патрик Генри[5] наших дней?

– Нет, – смущенно сказал Пол.

– Она стоит точно посредине между «П» и «Л», доктор. Совершенно очевидно, что вы не уверены в правдивости своего ответа. Но возможно, мы сумеем расколоть эту полуправду, с тем чтобы выделить из нее подлинную правду. Мы выделим из нее ложь, как вырезают злокачественную опухоль.

– Хм.

– Может ли быть так, доктор, что эта ненависть к тому, что вы изображаете здесь как несправедливость по отношению к человечеству, на деле является ненавистью по отношению к чему-нибудь значительно менее абстрактному?

– Возможно. Я не совсем понимаю вас.

– Я говорю о вашей ненависти к определенному лицу, доктор.

– Я не знаю, о ком вы говорите.

– Стрелка утверждает, что вы это знаете, доктор, вы знаете, что ваш пресловутый патриотизм является всего лишь выражением вашей неприязни, более того – вашей ненависти к одному из подлинных и величайших патриотов Америки за все время ее существования – к вашему отцу!

– Чушь!

– Стрелка утверждает, что вы лжете! – Подчеркивая свое отвращение, прокурор отвернулся от Пола. – Леди и джентльмены, члены суда и телезрители, я беру на себя смелость утверждать, что этот человек – нечто более серьезное, чем просто злобный мальчишка, для которого наша великая страна, наша великая экономика, наша цивилизация стала символом его отца. Отца, которого он подсознательно стремится погубить! Отца, леди и джентльмены, члены суда, телезрители, перед которым все мы в неоплатном долгу, ибо ему мы обязаны нашими жизнями, ибо это он, больше чем любой другой американец, сделал все для объединения сведущих людей и привел нашу цивилизацию к победе! Еще мальчишкой он возненавидел лучшие страницы нашей истории, отпрыском которой он сам является. А теперь, уже взрослым человеком, он перенес эту ненависть на то, что с успехом могло бы служить символом его отца, на нашу с вами страну, леди и джентльмены, члены суда и телезрители!

Можете называть это эдиповым комплексом, если вам угодно. Но теперь он уже взрослый человек, и я называю это государственной изменой. Попробуйте отрицать это, доктор, попробуйте отрицать!

– Попробуйте отрицать это, – повторил он еще раз почти шепотом.

Камеры развернулись и теперь накинулись на Пола, как стая собак, бросающихся на дичь, сбитую выстрелом с дерева.

– По-видимому, я не могу отрицать этого, – сказал Пол. Он беспомощно и задумчиво посмотрел на провода, которые пристально следили за всеми рефлексами, которыми Бог наградил его для того, чтобы он мог себя защищать. Всего какую-нибудь минуту назад он был красноречивым рупором могущественной и мудрой организации. А теперь он вдруг оказался в одиночестве, решая свою собственную – сугубо личную – проблему.

– Если бы отец мой был владельцем зоомагазина, – наконец сказал он, – я, по-видимому, подсознательно стал бы отравителем собак.

Камеры нетерпеливо заметались взад и вперед, скользнули по лицам зрителей, выхватили на мгновение физиономию судьи, а затем снова уставились на Пола.