Механическое пианино

Я принимаю на себя тяжкий груз ответственности. Я хотел к этому подготовиться, и потому пытался узнать, в чем состоит тот великий принцип или идеал, который удерживал наши штаты вместе так долго? И я верю в то, что этот принцип – не просто желание колоний отделиться от родины, но тот дух Декларации Независимости, что дает свободу людям этой страны и надежду всему миру. Этот дух был воплощением древней мечты, которую люди пронесли сквозь века. Люди мечтали, им снилось, как однажды они сбросят свои цепи и обретут свободу, и станут братьями. Мы добились демократии, и теперь вопрос в том, сумеет ли она выжить.

Возможно, настал ужасный день, когда сон закончился, и нам следует проснуться. Если это так, то я боюсь, что больше никогда мы не увидим этот сон. Я не могу поверить в то, что когда-нибудь у людей снова появится возможность, которая была у нас, когда мы принимали Декларацию Независимости. Возможно, нам следует согласиться и признать, что наши идеалы свободы и равенства устарели, что они обречены. Я слышал, что один восточный правитель приказал мудрецам придумать ему слова, которые были бы истинны всегда, во все времена. Мудрецы сказали ему, что это такие слова: „И это тоже пройдет“.

В наше горькое время эта мысль – „и это тоже пройдет“ – помогает пережить страдания. Но все же – давайте верить, что это ложь! Давайте жить и доказывать, что мы можем возделывать природу вокруг нас, и тот мир мысли и этики, который находится внутри нас, что мы можем обеспечить процветание отдельной личности, всего общества и государства. Наш путь лежит вперед, и пока Земля вертится, да будет так…

Я отдаю вас в руки Всевышнего и надеюсь, что в своих молитвах вы будете меня вспоминать… Прощайте, друзья и сограждане».

Актер, игравший роль Каванага, офицера, сказал: «Пора отправляться, господин президент. Садитесь в вагон».

Линкольн садится в поезд, а толпа в это время поет «Тело Джона Брауна».

Другой актер, игравший кондуктора, поднял свой фонарь.

Вот в этот момент Траут должен был нажать на гудок, и он это сделал.

Когда опустился занавес, за сценой кто-то всхлипнул. Этого не было в пьесе. Это был экспромт. Это было красиво. Это всхлипнул Килгор Траут.

62

Все наши слова на пикнике на берегу поначалу были нерешительными, извиняющимися, как будто английский язык не был нашим родным. Мы оплакивали не только Линкольна, мы оплакивали кончину американского красноречия.

Еще одним двойником была Розмари Смит, костюмер из Клуба маски и парика и мать Фрэнка Смита, суперзвезды. Она напоминала Иду Янг, внучку бывших рабов, которая работала у нас в Индианаиолисе, когда я был маленьким. Ида Янг и дядя Алекс сделали для моего воспитания почти столько же, сколько мои родители.

У дяди Алекса не было двойника. Он не любил мою писанину. Я посвятил ему «Сирены Титана», а дядя Алекс сказал: «Надеюсь, молодежи это понравится». Никто не был похож на мою тетю Эллу Воннегут Стюарт, двоюродную сестру моего отца. Она и ее муж Керфьют владели книжным магазином в Луисвилле, штат Кентукки. Они не продавали мои книги, поскольку считали, что я пишу непристойности. Так оно и было в те годы, когда я начинал.

Среди других отбывших на небеса душ, которых я не возвратил бы к жизни, если бы у меня была возможность, некоторые были представлены двойниками. Были девять моих учителей из Шортриджской школы, был Феб Херти, который нанял меня, когда я учился в школе, чтобы я придумал рекламу детской одежды для универмага Блока, была моя первая жена Джейн, была моя мать, мой дядя Джон Раух, муж еще одной двоюродной сестры отца. Дядя Джон рассказал мне все про американскую ветвь нашей семьи. Я включил его рассказ в книгу «Пальмовое воскресенье».

Двойник Джейн, смазливая юная девушка, преподающая биохимию в Университете Род-Айленда, недалеко от Кингстона, сказала по поводу театрального представления и заката: «Ну когда же?!» Она сказала это в воздух, но я услышал.

Двойники на том пикнике в 2001 году были только у умерших. Артур Гарвей Ульм, поэт и постоянный секретарь в Занаду, служащий Американской академии искусств и словесности, был небольшого роста и с огромным носом. Точь-в-точь как мой фронтовой друг Бернард В. О’Хара.

Моя жена Джилл, благодарение Богу, была среди живых и присутствовала на пикнике во плоти, и вместе с ней Нокс Бургер, мой одногруппник из Корнелла. После окончания второй неудачной попытки западной цивилизации покончить с собой Нокс стал литературным редактором в «Колльерс», где еженедельно печаталось по пять рассказов. Нокс подыскал мне хорошего литературного агента, полковника Кеннета Литтауэра, первого пилота, который в Первую мировую войну научился сбрасывать бомбы в окопы на бреющем полете.

Кстати, в книге «Десять лет на автопилоте» Траут высказал мнение, что было бы неплохо нумеровать катаклизмы так же, как мы нумеруем мировые войны и суперкубки по американскому футболу.