Механика хаоса

Эта троица представляла собой один из многочисленных центров власти, сконцентрированных в Триполи. Дел у них было невпроворот. Контроль над нефтеперерабатывающими заводами, левая продажа сырой нефти, силовые операции в районе аэропорта, поставки оружия и наркотиков… Сейчас этот список расширился за счет торговли древностями. Каждый из участников выполнял свою часть работы. Али отвечал за переговоры с зарубежными партнерами. Муса – за организацию спецопераций, финансирование, ликвидацию противников. Амайаз – за логистику. Благодаря своим пикапам и боевым отрядам кочевников, курсирующим вдоль Сальвадорского прохода, он держал в кулаке всю Сахару.

Али говорил неторопливо, четко произнося каждое слово, а в промежутках между фразами отправляя в рот очередную креветку. Он попросил Мусу подробнее рассказать о том, как обстоит дело с реализацией немного неожиданного предложения сирийских братьев касательно «французского проекта».

– Потихоньку движется, – ответил Муса. – В Женеве я установил контакт с руководителем французской сети. Деньги мы им уже перевели. Остальное передадим по их требованию. Как обычно, через Мальту.

В комнату проскользнул адъютант команданте, подошел к Мусе и что-то зашептал ему на ухо. Муса нахмурил брови, взял пульт, включил канал CNN и увеличил громкость.

И едва не подпрыгнул, увидев Хабибу. Эта девчонка две недели работала у него на кухне. Он сразу заприметил ее и приказал, чтобы ее оставили ему. Ее брат тоже работал на него. Неделю назад оба исчезли.

– Неприятно, – сказал Али и тоже нахмурился. – Очень неприятно, Муса. (Он был единственным, кто не называл Мусу «команданте»). – Этот парень много знает. Я тебя предупреждал: используй негров только для работы по дому.

Но тут на экране появилось лицо французской журналистки, и Али снова вздрогнул. Где-то он эту бабу уже видел…

18

Американское посольство, Триполи, Ливия

Вот я и на месте. Наконец-то! Первым, что бросилось мне в глаза, когда я вошел в бывший кабинет посла США, был портрет Обамы в виде обезьяны. Команданте поднялся мне навстречу из-за стола: «Welcome back monsieur Grimaud!»[14] Я узнал его не сразу. Возрастные изменения, борода, огромные очки Ray-Ban, комбинезон… Но он кое о чем напомнил мне, и ситуация прояснилась. Он заключил меня в объятия. Муса был тем самым полицейским, который присматривал за нами в Лептис-Магне и благодаря которому мы не страдали от нехватки виски и бритвенных лезвий.

Я меньше всего ожидал встретить Мусу в кресле представителя первой сверхдержавы мира. Он так явно ликовал и так заливисто смеялся, откидывая назад голову, что я растерялся. Когда команданте говорил, рот у него кривился: «Все копаетесь в старых камнях, месье Гримо?» Я не мог отделаться от ощущения, что его сейчас хватит удар. «Все так же закладываете за воротник, месье Гримо? Как вспомню, сколько бутылок виски я вам перетаскал…»

Соглашаясь на поездку в Триполи, я понимал, что рискую, и готовился к тому, что встреча пройдет в необычной, возможно экстравагантной и даже опасной обстановке. Но то, с чем я столкнулся, превзошло самые смелые предположения: обкуренные телохранители под дверью, кондиционер, превращающий комнату в ледник, какофония шумов, доносящихся с улицы, гогот боевиков, сигающих с крыши здания в бассейн, и совершенно чокнутый тип с дергающимся лицом кокаиномана в кресле посла.

– Вы дрожите, месье Гримо? Я вижу, что бритвы вам больше не нужны. Вы теперь такой же, как мы. Добро пожаловать в клуб бородачей!

Я попытался вспомнить, каким был команданте – тогда еще рядовой коп – в Лептис-Магне. Тихий, самый услужливый из всех. Или самый продажный?

Человек, сидевший сейчас напротив меня, существовал в черно-белом мире, где ему принадлежало право решать, кому жить, а кому умирать. Он убивал, готовый в любую минуту и сам быть убитым. И, судя по всему, чувствовал себя в этой атмосфере обоюдоострого насилия как рыба в воде.

Однажды мы пригласили двух наших соглядатаев, следивших за каждым нашим шагом, на ужин в ресторан неподалеку от места раскопок. Это была настоящая забегаловка, но особенно выбирать не приходилось. Не обошлось и без споров, потому что никому из нас не улыбалось сидеть за одним столом с этими обормотами, но нам стало их жалко. В конце концов доброта взяла верх. Мне показалось уместным упомянуть этот эпизод, но, не успев еще договорить, я понял, что совершил большую ошибку.

– Как же, как же, Гримо! Я тоже не забыл тот вечер, – прорычал команданте Муса. – Итальянец-расист усадил меня напротив сортира! И за все время ни разу ко мне не обратился!