Механика хаоса

Во дворе он подозвал водителя и велел ему ехать на «виллу». К полудню собрались почти все члены команды. В Сети уже появился посвященный Ламбертену материал под названием «Несколько вопросов о прошлом великого сыщика». Многие из сотрудников успели его прочитать. Несмотря на интригующий заголовок, ничего конкретного в публикации не было, хотя некоторый неприятный запашок в ней ощущался. Ламбертен произнес лаконичную, лишенную какого бы то ни было пафоса речь:

– «Вилла» закрывается. У нас больше нет крыши над головой. Наш отдел фактически распускают. Сделать это нетрудно: по документам нас не существует. Все мосты сожжены. У нас есть несколько дней, максимум пара недель, чтобы организовать свой отход. Рекомендую всем вести себя с предельной осторожностью. Они будут цепляться за каждую мелочь, не считаясь со средствами.

Брюно задал щекотливый вопрос: как быть с его юным осведомителем из Большого Пирога. Нельзя же бросать его там одного на верную гибель.

– Всех своих помощников мы защитим. Продолжайте с ним встречаться, но в обстановке полной секретности. Посоветуйтесь с комиссаром Торбея, он надежный парень. В этом конверте – небольшая сумма на расходы. Постарайтесь вытащить его оттуда без лишнего шума. Улучите удобный момент.

6

Отель «Дорчестер», Мейфэр, Лондон

Левент передал мне билет на рейс Тунис – Лондон. Он же забронировал мне на двое суток номер в бутик-отеле в Южном Кенсингтоне. Один из его клиентов требовал гарантий и хотел убедиться в реальности моего сотрудничества. Когда мы приземлились в Хитроу, лило как из ведра, но вскоре небо расчистилось и стало почти так же жарко, как в Тунисе. Я не был в Лондоне больше двадцати лет, с тех пор, как вел семинар в Крайст-Черч-колледже в Оксфорде. В кафе и магазинах на Олд-Бромптон-Роуд было полно французов – как среди клиентов, так и среди персонала. Странно было ловить со всех сторон звуки родной речи, особенно после того, как накануне я слышал по радио, что сирийские и иракские беженцы наотрез отказались ехать во Францию.

Человек Левента позвонил мне, когда я выходил из Музея Виктории и Альберта. Мы встретились в галерее Дорчестера в час чаепития. В галерее яблоку негде было упасть: посетители сидели за столиками целыми семействами – индийцы, русские, саудовцы. Пожилая французская пара пила шампанское в обществе внука. Я не сразу вычислил своего связника, потому что предполагал, что он должен быть старше и выглядеть не слишком презентабельно. На самом деле меня ждал мужчина явно до сорока, одетый с истинно английской элегантностью, француз по имени Франсуа-Жиль де Ферруж.

Де Ферруж моментально расположил меня к себе своей живостью, тем более что он отпустил мне пару комплиментов, с поразительной точностью сославшись на несколько моих работ. Он вспомнил не только моего «Александра», но и небольшое эссе «Алезия: миф и реальность», опубликованное в 1980-х и разошедшееся тиражом всего в десятки экземпляров. Он даже заверил меня, что читал мои статьи в «Ревю аркеоложик».

Он протянул мне визитку и объяснил, что создал компанию по онлайн-торговле предметами старины и работает в партнерстве с международным аукционным домом; он окончил подготовительный курс в Эколь Нормаль в Фенелоне, и это весьма престижный университет.

– Меня приняли в Эколь Нормаль; затем я сдал конкурсный экзамен на должность преподавателя истории и даже предпринял несколько попыток поработать в разных учебных заведениях, но все они по разным причинам провалились. Это был такой кошмар, вы представить себе не можете. Тогда я решил делать карьеру в бизнесе. Наш университет переживает не лучшие времена. Студенты не хотят изучать историю. Я понял, что должен идти другим путем…

Его имя – Ферруж – что-то мне говорило. Я задумался, где и когда мог о нем слышать, и тут вдруг вспомнил, что встречал эту фамилию в списке благотворителей, выгравированном на мраморной доске в кафедральном соборе Святого Людовика в Карфагене. Список был длинный – больше двухсот имен, все – потомки крестоносцев, ответившие на призыв кардинала Лавижери, брошенный им в 1890 году, к сбору средств на постройку собора, в который предполагалось перенести часть мощей святого Людовика (его внутренности хранились в Монреале, а кости – в Сен-Дени). На прошлой неделе мы с Рим гуляли по этому пустому зданию с полами, застеленными коврами, в котором теперь проводят выставки и концерты.

Она ни разу не была ни в одной церкви и начала расспрашивать меня о католической литургии, снова напомнив мне, что перед смертью Людовик Святой обратился в ислам. Я отметил для себя несколько имен: Перигор, Шаналей, Коссе-Бриссак, Сабран, Ларошфуко… И Ферруж. Последнее семейство было не таким знатным, но тоже получило право на присутствие на мраморной доске. По всей очевидности, кто-то из Ферружей карабкался на стены Иерусалима с мечом в руке.