Механика хаоса

Материалы, касающиеся сетифских событий, были собраны в несколько папок, которые служащий привез ему на тележке. Первый день Брюно посвятил ознакомлению с документами: он не столько читал их, сколько просматривал по диагонали, но не пропуская ни страницы. Здесь хранились отчеты о телефонных переговорах (с указанием точного времени) по поводу происходящего; доклады генералов о восстании, вспыхнувшем в департаменте Константина; рапорты офицеров и жандармских унтер-офицеров с пометкой «СЕКРЕТНО» о фактах мятежа; множество аналитических записок о настроениях среди гражданского населения; сводки разведывательного отдела XIX корпуса; разведданные, полученные от агентов связи.

Чтение отпечатанных на машинке документов (часть из которых была представлена в виде копий – синие буквы на тонких прозрачных листках) настолько его захватило, что он не замечал, как бегут часы. В этих расползающихся грудах плохо скрепленных бумаг ему открывалось прошлое его отца, матери, других родственников. Тем не менее его не покидало ощущение, что он ступает на неизведанную территорию. Картины тысяч конных кочевников, вооруженных только ружьями и саблями, которых безжалостно расстреливают с самолетов испуганные европейцы в белой форме, исчезли. Он силился вообразить себе, как протекала жизнь его родителей, тогда совсем молодых, бок о бок с «туземцами» – арабами и кабилами, но это плохо ему удавалось. Напрасно он рылся в памяти – она сохранила лишь обрывки рассказов, в основном связанных с просьбой прокомментировать ту или иную фотографию, чудом спасенную при паническом бегстве и не затерявшуюся среди других вещей в разгромленной спальне. До Брюно постепенно доходило, почему отец всю жизнь стремился поставить крест на этой истории, забыть о боли и позоре.

На самом деле Брюно его толком и не расспрашивал. Он не смел нарушить отцовский обет молчания. Но, возможно, не только по этой причине. Считая свою жизнь продолжением их жизни, он не хотел ее сверх меры усложнять. Возможно также, что заняться собственным расследованием ему мешала непостижимая странность положения, в котором они оказались. Его соотечественники жили на той земле больше века, и многие из них – например, его родители – оставались такими же бедными, как в день своего приезда. Ему вспомнились слова отца: «Нас всех перемололо, и тех и других. Они думали, что победили. Но они просто выиграли войну. А этого для победы мало».

Довольно скоро Брюно наткнулся на отчет о телефонном звонке из жандармерии Сетифа: «8 мая 1945 года, два часа дня; № 550/2. В Периговилле убиты управляющий, его заместитель, два колониста – Перрен и Родригес, а также двое французских стрелков, присланных в подкрепление. Секретарь мэрии Сетифа, мадам Пармантье, убита во время поездки в автомобиле…» Про убийство Перрена, упомянутого в документе, Брюно слышал много раз, хотя и в крайне обтекаемых выражениях. Перрен приходился его отцу дядей.

В другом документе, представлявшем собой список «зачинщиков беспорядков, вспыхнувших в Мазуне, объединенной с коммуной Рено» (рапорт за подписью капитана Бука), ему попалось на глаза имя Бухадиба Бельмехель, он же Билим ульд-Гуна. Бухадиба… Кто-то недавно произносил при нем это имя. Но кто? Когда он возвращал служителю папки, его осенило. Он спрашивал Гарри, есть ли у него в городке настоящие друзья, и парнишка ответил: «Один старый шибани, месье Бухадиба…»

На следующий день, явившись в архив к открытию, и даже немного раньше (они с младшим лейтенантом – молодым аспирантом, дежурившим в читальне, успели выпить по чашке кофе), он снова засел за те же папки, но теперь читал бумаги гораздо внимательнее. С собой он прихватил тетрадь, чтобы кое-что записать. Во всех отчетах излагалось примерно одно и то же. Сожженные дома, зверски убитые колонисты, перерезанные телефонные провода, захваченные фермы… Применение авиации в качестве «мер устрашения»: «Бомбардировки и расстрел с самолетов показали высокую эффективность». Отряды конных «кочевников», вооруженных ружьями, саблями и палками, нападали на фермеров, которые пытались обороняться. Снова убитые, изнасилованные женщины и девушки, изувеченные трупы…

Составители отчетов отмечали, что некоторые европейцы, столкнувшись с подобной «ненавистью», заявили о своей готовности бросить все и бежать. Ниже они же писали, что «многие колонисты боятся выходить на свои поля и требуют безжалостной расправы с бунтовщиками». Он никогда не слышал, чтобы отец высказывался в этом духе. Никогда. Брюно пытался, основываясь на крохах информации, полученной от отца, коротко, в нескольких словах, выразить его отношение к происходившему. Он записал в тетради: «Страх, непонимание, ступор».