Механика хаоса

Благодаря Рифату мы узнали некоторые подробности гибели Левента. Его убили в туалете аэропорта перед посадкой на рейс до Рима. «Пристрелили», как выразился Рифат, из девятимиллиметрового пистолета с глушителем. Его тело нашла уборщица – он сидел на унитазе с пробитым черепом, под ним растеклась лужа крови. Для убийцы это была детская игра: перегородки между кабинками в туалете не доходили до потолка. Смерть пришла к Левенту сверху. При нем нашли два паспорта на разные имена и два мобильных телефона. Первым, еще до прибытия мальтийской полиции, на месте преступления оказался американский атташе Джон Питер Салливан, который забрал и документы, и телефоны.

Назавтра Рим договаривалась встретиться с Эммой. Со дня нашего приезда на Мальту они были неразлучны. Узнав печальную новость, Рим бросилась звонить Эмме, но та не отвечала. Я отвез Рим в старую часть Слимы, недалеко от нашего отеля, где Эмма снимала студию. Зеленщик, с утра до вечера стоявший со своим лотком напротив ее подъезда, сказал нам, что видел, как Эмма села в такси. В руках у нее была дорожная сумка. Мы позвонили ей на работу. Нам ответили, что у нее умер кто-то из родственников и она срочно вылетела во Францию.

Я понял, что сейчас для меня особенно важно не опускать руки. Я объяснил Рим, что Дютийо и Рифат делают все возможное, чтобы ускорить наш отъезд во Францию. Кстати, не исключалось, что мы уедем одновременно с Хабибой – сомалийской протеже Жаннет. Последний сенсационный материал снова поднял ее на медийный пьедестал, и Рифат теперь ловил каждое ее слово. Лично мне Жаннет нравилась. Я видел одно интервью, которое она давала BBC, и меня больше всего поразило ее описание Мусы. Она представляла его головорезом постапокалиптического мира, религиозным фанатиком, верующим в единственного бога – смерть. Она говорила, что он напомнил ей «анархистов времен войны в Испании, с их боевым кличем «Viva la Muerte!»[26].

Нам пришлось задержаться еще на неделю. Рифат предупредил Рим, что американский военный атташе, возможно, захочет задать ей несколько вопросов по поводу Эммы. Я предложил ей на пару-тройку дней съездить на маленький остров Гоцо, просто сменить обстановку. На пристани мы сели в катер, который примерно через час причалил в порту Гоцо.

Отель, в котором я забронировал номера, располагался минутах в пятнадцати езды от порта. Рим взяла у Эммы книгу – «Отца Горио» Бальзака. В такси она на память процитировала мне небольшой фрагмент из романа: «Так знайте же: эта драма не вымысел и не роман. All is true. Она так правдива, что каждый распознает частицы ее в самом себе, может быть в своем собственном сердце». Я спросил, чем ей нравится это высказывание, но она в ответ рассмеялась:

– Я не могу сказать, что оно мне нравится. И вообще, я только начала читать эту книгу. Просто мне кажется, что это написано про нас. С тех пор как мы уехали из Карфагена, мы превратились в персонажей какой-то драмы. Только эта драма, к сожалению, происходит на самом деле…

Я впервые в жизни поймал себя на том, что будущее видится мне в самом черном свете. За окнами такси проплывали голые холмы; на вершине одного из них высились стены крепости; потом потянулись бесконечные, вытянутые в длину поля, засаженные огородными культурами, – по сторонам от них росли кактусы. В маленьком городке под названием Саннат, застроенном белокаменными домами, с балконов свисали, как в церкви, огромные разноцветные флаги. Мне хотелось спросить Рим, не жалеет ли она обо всем, что с ней произошло, но она сидела молча, явно не желая ни о чем разговаривать.

Вечером мы ужинали на открытой террасе. Над морем и над островом спускалась ночь. Вдруг раздался грохот взрывов, заставивший нас вздрогнуть. Звук шел с другой стороны террасы, за росшим там рожковым деревом. У Рим дернулась щека, и она пробормотала что-то себе под нос. Я наклонился к ней и погладил ее по шее. Другие посетители ресторана продолжали есть как ни в чем не бывало. К нам подошел официант с бутылкой сицилийского вина, которую перед этим поставил на лед. Я спросил у него, что это за взрывы.

– Сегодня деревенский праздник. Это фейерверки. Будет очень красиво.

– А нам можно посмотреть? – почти робко спросила Рим по-арабски.

– Конечно, мадемуазель, – ответил официант. – Всем можно.

Лунный свет серебрил легкое колыхание пальмовых листьев.

– Узнаешь?

– Еще бы. Это же моя луна, луна Сиди-Бу-Саида. Это наша карфагенская луна, которая нас познакомила. Смотри, она мне улыбается.

Мы шагали по улицам Санната, оглашаемым смехом и песнями. Похоже, сюда высыпало все население городка. Повсюду играла музыка; за уличными оркестрантами толпой шли жители – насколько я мог разобрать в темноте, всех возрастов и обличий.