Механика вечности

– Спокойной ночи, – вежливо сказал я, но Ксения не ответила. Наверно, у них это не принято.

Я долго ворочался, задевая ногами табуретки и мечтая о том, как наберусь храбрости и прилягу рядом с Ксенией – хотя бы на самый краешек.

– Ты не спишь? – Сказала она из комнаты.

В голове взорвались тамтамы, и сердце, воя от радости, погнало горячую кровь к отдаленным участкам тела. Я лежал ровно одну секунду, дико соображая, что мне делать – ответить, что да, мол, не сплю, или сразу пойти к ней, ведь она этого ждала!

Я отбросил одеяло и вскочил. Вот оно как! Мир устроен куда проще, чем кажется на первый взгляд. Долой условности, на дворе двадцать первый век! Под одной крышей мужчина и женщина, оба молоды, и оба хотят одного и того же!

Мои босые пятки успели сделать два гулких шага.

– Я прошла специальный курс рукопашного боя, – томно сообщила Ксения. – Спи, Миша.

Мне снились люди. Обычные милые люди, спешащие по своим делам. Каждый нес в правой руке какой-нибудь чемодан или сумку, из которых мне в лицо смотрели зоркие зрачки стволов. Немощная старушенция с седым пучком на затылке остановилась рядом, чтобы поправить кошелку. Между пакетом молока, батоном хлеба и двумя луковицами в сетке что-то блеснуло. Старушка прицелилась и улыбнулась…

Утром Ксения сварила макароны – из ее рук они казались амброзией даже без тушенки. Затем мы выпили жидкого чая – сволочь Мефодий оставил только один пакетик, и нам пришлось заваривать его на двоих. После завтрака Ксения вымыла посуду. Она сделала это так естественно, что я невольно вспомнил Алену.

Пульт от телевизора лежал прямо под рукой, и я, ни с того, ни с сего, нажал на зеленую кнопку.

– Вчера о своем присоединении к экономическим санкциям против Российской Федерации объявили Австралия, Объединенная Англия, Заир и Лесото, – сказал, фотогенично улыбаясь, незнакомый диктор. – Таким образом, на сегодняшний день в эмбарго участвуют уже пятьдесят две страны, причем сорок одна из них заявила о полном разрыве всяческих отношений с Россией и отозвала своих дипломатических представителей. Продолжается массовый отъезд лиц, временно проживающих на территории Российской Федерации.

Ксения остервенело щелкала зажигалкой. Я попытался ей помочь, но мои руки тряслись еще сильнее.

– Что он говорит? Это шутка, да?

Она сделала несколько затяжек и передала сигарету мне.

– Какие санкции? Какое, на хрен, эмбарго? – Я переключил на другую программу, но лучше бы я этого не делал.

– …поэтому еще раз напоминаю, – с несильным, но раздражающим акцентом говорил мужчина в иностранной военной форме. – В городах Абакан, Актюбинск, Алма-Ата… – он нудно перечислил все мало-мальски значимые населенные пункты Федерации, при этом назвал Петроград Петербургом, и упомянул какой-то Волгоград. – …с четвертого августа введен комендантский час. На улицах этих городов после двадцати двух ноль-ноль могут находиться лишь лица, имеющие пропуск, выданный районной комендатурой. Всякое передвижение…

Из тридцати шести каналов работали только два государственных. Все остальные показывали либо «сетку», либо вообще ничего.

– Беда, – проронила Ксения.

– Бред, – уточнил я.

– Бред? Так сказал лаборант, который собственноручно ввел крысе цианид, а через пять минут увидел ее живой и здоровой.

– Я в курсе.

– То, о чем объявил полковник, – это тоже про крыс. Про триста миллионов крыс, пострадавших неизвестно за что.

– Вот почему стройку забросили, – не к месту догадался я. – Бегут югославы.

– Бегут. А что у меня дома? Двадцать лет экономической блокады. Кошмар.

– И все из-за меня?

– Вчера думала – да. Там, в две тысячи первом, за тобой подчистили, но что-то могло и остаться. Авария, например. Куда ее денешь? Но пять лет, и такие последствия! Вряд ли.

– Сначала надо узнать, в чем дело. С какого перепугу вдруг санкции, комендантский час и прочее. Сходить, что ли, правда, к соседке? Она бабулька словоохотливая, только спроси, не отвяжешься.

– Какая соседка? Очнись же, наконец! – Разозлилась Ксения. – Это ты считаешь, что отсутствовал несколько часов. А для остальных все случилось не сегодня и не вчера. О чем ты ее спросишь? Что произошло пять лет назад? Или четыре? Что было потом? В две тысячи первом мы перевели стрелку. На один градус, на пятнадцать – неизвестно. И все пять лет поезд ехал с прежней скоростью, и где он оказался в результате…

– Мы? – Переспросил я.

– Ты, – поправилась Ксения не очень уверенно. – Ну ладно, я там тоже кое-что… Чуть-чуть. Но это касается только одного человека, – добавила она скороговоркой.

– Так и я кроме себя никого не трогал.

– А вышло вон как…

– Вообще-то, не все еще потеряно. Машинка у нас, значит есть возможность все переделать, расставить так, как было.

– Что переделать?

– Ну, взять меня. Отнес в издательство ненаписанные романы – это первое. Их можно забрать обратно.

– Не беспокойся, уже сделано.