Механика вечности

Оторвав взгляд от неба, я чуть не вскрикнул: мы сидели посреди оживленной улицы. Водители сигналили и стучали себя пальцами по лбу. Кто мог объехать — объезжал, но машин было слишком много и перед нами собралась целая толпа.

— Вам что, идиоты, газонов не хватает?! — крикнул, высовываясь в окно, какой-то мужик.

— У меня галлюцинации, — заявила Ксения.

— И у меня. Тишка, бегом сюда, задавят!

Неистово размахивая жезлом, к нам пробирался человек в ярко-красной фуражке. Таких инспекторов я еще не видел.

— Уйдем, что ли? — предложил Тихон, и улица мгновенно опустела.

Инспектор переместился в сторону и превратился в долговязого парня с белой повязкой на рукаве. У него за спиной бежали кони — те самые, еще не погребенные под слоем битого кирпича и бетона. Все восемь колонн Большого театра стояли на своем месте, только над ними кто-то растянул длинное полотнище с надписью не по-русски. Парень махнул нам рукой, но мы, как юродивые, продолжали сидеть, и тогда он пошел сам. Сделав несколько шагов, он исчез, а здание за ним обратилось в груду щебня. Рядом торчала неизвестно что от чего отгораживающая одинокая стена, чуть дальше возвышался пригорок бункера. К нему подъезжал автобус. Знакомый пейзаж продержался недолго — за ним сразу же возник другой, тоскливо напомнивший мне о первом посещении будущего: военные в голубых касках, угловатая бронетехника и длинная очередь за чем-то съестным. Эту картинку вытеснила еще более мрачная, а за ней пришла новая — или старая? — с гудящими машинами и озадаченным инспектором, который, кстати, был уже близко. Впрочем, через мгновение пропал и он. Дома развалились, снова выросли, развалились — дома, руины, танки, руины, руины, дома — мелькание красок и форм ускорялось до тех пор, пока не закрутилось в сплошной стремительный хоровод. Глаз не успевал фиксировать изменения реальности, он лишь отмечал известные ему ландшафты, но они испарялись раньше, чем доходили до сознания.

— Куда мы попали?! — отчаянно крикнула Ксения.

Все вокруг слилось в мутное марево, но с туманом оно не имело ничего общего. Воздух был вязок и непрозрачен, казалось, стоит вытянуть руку, и она обожжется.

— Он не выдержал, — подумал я вслух.

— Кто?

— Мир. Мы его столкнули, и он летит в пропасть.

— Мы вышли за пределы допустимого, — сказал Тихон. — Слишком много версий, и каждая имеет право на существование. Каждая из них — настоящая.

— Если бы не Фирсов…

— Не он один, Миша. Кто-то же помог ему с расчетами. Кто-то создал эти приборы, а потом нашел их и сохранил. И заново восстановил. Думаю, свою роль ты сильно преувеличиваешь. Все-таки первым был другой.

— Ты?!

— Не уверен, но… больше некому.

— Ты помогал Фирсову?!

— Неизвестно, на чьей стороне я буду лет через десять. Я могу передумать, могу измениться. Ведь у меня в запасе еще одно детство, которого я не помню.

— Это легко проверить. Мы найдем тебя в будущем и…

— В чем? — резко спросил он. — Будущее перед тобой. Ищи, если хочешь.

Тихон помолчал и заговорил снова:

— Меня там нет. Тебя встречал, да. — Он криво усмехнулся, и я опустил глаза. — А я так и не добрался. Просто не дожил. С кем не бывает?

— Это навсегда? — ужаснулась Ксения.

— А вот мы и проверим, — сказал Тихон, поигрывая дыроколом.

— О нет, — простонала она.

— Никаких поправок. Вернетесь к себе. Там, я надеюсь, вы найдете что-нибудь относительно устойчивое.

— А ты?

— Ну и я, конечно. То есть мы, — странно произнес он. — Правда, мне еще нужно кое-что закончить. Узнаешь? — Тихон небрежно подкинул гранату. Похабная этикетка напоминала сигнатуру на пузырьке с мазью. — Ведь и это кто-то сделал.

Замкнуть круг? Снова выбросить меня в окно, доставить в больницу и вручить машинки трехлетнему Тишке, чтобы он до поры схоронил их в надежном месте?

— Зачем? Ты же сам сказал, что это без толку.

— У следствий нельзя отнимать их причины, иначе все потеряет смысл.

— А разве уже не потеряло?

— Не настолько. Но вас я с собой не возьму, поэтому ты, Миша, выполнишь одну мою просьбу. Синхронизатор не должен попасть в чужие руки, согласен?

— Вполне.

— Я отправлю вас по домам и оставлю его… ты знаешь где. Иди прямо сейчас и принеси его. Потом в две тысячи первый ты уже не попадешь.

— Но если ты отдашь мне дырокол до того, как…

— Я сумею выбраться, не переживай.

— Мы ведь еще увидимся?

— Конечно.

С тех пор как мы с Коляном ползли по этой лестнице, она совершенно не изменилась. И дом, и улица, и город. Старые солдаты любят писать в мемуарах что-нибудь вроде «все дышало предчувствием войны». Черта с два. Никто не готовился к надвигающейся катастрофе, а она тем временем была уже на пороге. Завтра в Москву войдут войска, но Фирсова это не остановит. Или не завтра?