Механика вечности

— Да, Лидия Ивановна?

— Миша, я тут позавчера почту смотрела, так представляешь, мне по ошибке опустили письмо с твоим адресом. Уж не знаю, как можно перепутать «восемьдесят восемь» и «восемьдесят девять», совсем они, что ли, неграмотные? Вот раньше…

— Спасибо, Лидия Ивановна. Письмо у вас?

— Да, да.

Она погрузила руку в складки халата и протянула мне конверт.

— Я, конечно, не читала, как можно читать чужие письма? Даже не трогала, и мысли такой не возникало, а то ведь знаешь, как некоторые…

— Благодарю вас. — Мокрая одежда не располагала к беседе, и я поспешил укрыться в своей квартире.

Цепляясь локтями за все, что только можно, я разделся прямо в прихожей и босиком прошлепал на кухню. Усевшись на шаткую табуретку, внимательно прочитал свой адрес, затем надорвал конверт и достал из него потрепанную обертку от шоколадки «Сказка». На обратной стороне красивым вензелястым почерком было написано: «СОГЛАШАЙСЯ».

Ты сказала мне — соглашайся. Ты немножко опоздала, всего на пару дней, но это не имеет значения. Сколько тебе сейчас? Восемь или девять? И все это время ты хранила какую-то несчастную бумажку? И заранее догадывалась, кого встретишь, вернувшись на двадцать лет назад?

Я ощупал повязку и, найдя конец, принялся ее разматывать. Дойдя до последнего слоя, спекшегося в бурый панцирь, я приготовился к боли. Живот ничего не чувствовал, и, срывая заскорузлый бинт, я молился только о том, чтобы под ним не оказалось зловонной язвы. Дырокол выскользнул и громко ударился о пол. Я нагнулся, чтобы его поднять, и повязка вдруг слетела сама.

Кожа была чистой. Куда она могла подеваться — стреляная, колотая, черт знает еще какая рана, после которой на нормальном животе остается целая композиция из маленьких и больших рубцов? Я пригляделся внимательнее. Нет, шрама не было.

Я бережно положил машинку на стол, и тут мне на глаза опять попалась шоколадная обертка. Снова прочитал: «Соглашайся». Кто же ее послал — самостоятельная девушка Ксения, способная выбить плечевой сустав здоровому мужику? Выкроила пять минут между вербовкой и перестрелкой, чтобы заскочить на почту и отправить письмо старому знакомому? Или это развлекается моя современница, девятилетняя Оксана? Прячась от пьющей тетки, беспокоит своими записками далекого «дядю Мишу»?

Я прошел в комнату и, покопавшись на полке, достал «Исповедь Президента» в аллергенной обложке оранжевого цвета. В середине книги сиротливо жались друг к другу две стодолларовые бумажки. На черный день. Двести долларов да сто пятьдесят рублей, завалявшихся в кармане куртки, — это все, чем я располагал.

Часы показывали без чего-то три. Я еще успею. Сегодня я успею все.

Букет был шикарным и дорогим, как донорская почка. В активе на сотню меньше, зато в руках — семь пурпурных, с розовыми прожилками гвоздик, таких больших и бодрых, что хотелось их надкусить.

У меня оставалось на шампанское, однако я решил воздержаться. Не из жадности, а потому, что не знал, как на это посмотрит Людмила. Бутылку заменила маленькая коробка конфет, наверняка чистая соя, но тут уж выбирать не приходилось — все мои накопления вылетели в трубу. Я поймал такси, но, услышав цену, лишь улыбнулся.

У Люси пахло чем-то вкусным, и еще до того, как ее увидеть, я уже знал: здесь живут счастливые люди.

Людмила сияла радостным ожиданием. Неужели?.. Нет, конечно. Спустя мгновение ее взгляд уже не выражал ничего, кроме растерянности. Люся ждала не меня.

— Ты? — произнесла она самое банальное и бессмысленное.

— Здравствуй, — ответил я, неожиданно для себя сознавая, что не могу смотреть ей в глаза. — Можно я зайду? Я на минутку.

— Проходи.

В квартире было уютно: старенький линолеум вымыт до блеска, дыра перед самой дверью заботливо подклеена. На стенах вместо засаленной бахромы — новые обои. И три пустые тарелки на столе.

— Ой, вот, — спохватившись, я вручил Люсе цветы и, чуть погодя, конфеты.

Оставшийся в руке полиэтиленовый пакет я положил на пол. Это — потом.

— А пузырь? — спросила она требовательно. Меня охватила досада. Значит, все-таки… Я осмелился посмотреть ей в лицо и увидел в нем горькую усмешку.

— Да, Люся. Ты имеешь право меня ненавидеть. — Ноги задрожали, и мне пришлось прислониться к стене. — Я чего, собственно, приперся… Чтобы сказать, что до меня дошло. Только теперь.

— Длинная у тебя шея, — заметила она без всякого выражения. — А что же раньше? Боялся испачкаться?

Я промолчал. Пусть. Пусть говорит, если от этого ей становится легче.

— Ты меня не простишь, такого не прощают. Но если я признаюсь, что в одной сволочи проснулось… что-то…

— Сволочь, — согласилась она. Потом медленно прошептала:

— Наверное, сегодня одним подонком стало меньше.

Люся отвернулась к стене и еще через минуту добавила:

— Но забыть я не смогу.

Дверь открылась, и на пороге показался Кнут. Я должен был удивиться, но я этого не сделал. Я почему-то знал, что увижу его у Людмилы.

— Мишка? Привет! — Кнут снял плащ, разулся и влез в смешные мохнатые тапочки. — А у меня как раз с собой бутылка.

— Нет, Саша, я уже ухожу.

— Погоди, у меня для тебя кое-что есть.