Я долго ворочался, задевая ногами табуретки и мечтая о том, как наберусь храбрости и прилягу рядом с Ксенией — хотя бы на самый краешек.
— Ты не спишь? — спросила она из комнаты.
В голове взорвались тамтамы, и сердце, воя от радости, погнало горячую кровь к отдаленным участкам тела. Я лежал ровно одну секунду, дико соображая, что мне делать — ответить, что, да, мол, не сплю, или сразу пойти к ней, ведь она этого ждала!
Я отбросил одеяло и вскочил. Вот оно как! Мир устроен куда проще, чем кажется на первый взгляд. Долой условности, на дворе двадцать первый век! Под одной крышей мужчина и женщина, оба молоды, и оба хотят одного и того же!
Мои босые пятки успели сделать два гулких шага.
— Я прошла специальный курс рукопашного боя, — томно сообщила Ксения. — Спи, Миша…
Мне снились люди. Обычные милые люди, спешащие по своим делам. Каждый нес в правой руке какой-нибудь чемодан или сумку, из которых мне в лицо смотрели зоркие зрачки стволов. Немощная старушенция с седым пучком на затылке остановилась рядом, чтобы поправить кошелку. Между пакетом молока, батоном хлеба и двумя луковицами в сетке что-то блеснуло. Старушка прицелилась и улыбнулась…
Утром Ксения сварила макароны — из ее рук они казались амброзией даже без тушенки. Затем мы выпили жидкого чая — сволочь Мефодий оставил только один пакетик, и нам пришлось заваривать его на двоих. После завтрака Ксения вымыла посуду. Она сделала это так естественно, что я невольно вспомнил Алену.
Пульт от телевизора лежал прямо под рукой, и я ни с того ни с сего нажал на зеленую кнопку.
— Вчера о своем присоединении к экономическим санкциям против Российской Федерации объявили Австралия, Объединенная Англия, Заир и Лесото, — сообщил, фотогенично улыбаясь, незнакомый диктор. — Таким образом, на сегодняшний день в эмбарго участвуют уже пятьдесят две страны, причем сорок одна из них заявила о полном разрыве всяческих отношений с Россией и отозвала своих дипломатических представителей. Продолжается массовый отъезд лиц, временно проживающих на территории Российской Федерации.
Ксения остервенело щелкала зажигалкой. Я попытался ей помочь, но мои руки тряслись еще сильнее.
— Что он говорит? Это шутка, да?
Она сделала несколько затяжек и передала сигарету мне.
— Какие санкции? Какое, на хрен, эмбарго? — Я переключил на другую программу, но лучше бы я этого не делал.
— …поэтому еще раз напоминаю, — с несильным, но раздражающим акцентом говорил мужчина в иностранной военной форме. — В городах Абакан, Актюбинск, Алма-Ата… — Он нудно перечислил все мало-мальски значимые населенные пункты Федерации, при этом назвал Петроград Петербургом и упомянул какой-то Волгоград. — …с четвертого августа введен комендантский час. На улицах этих городов после двадцати двух ноль-ноль могут находиться лишь лица, имеющие пропуск, выданный районной комендатурой. Всякое передвижение…
Из тридцати шести каналов работали только два государственных. Все остальные показывали либо «сетку», либо вообще ничего.
— Беда, — проронила Ксения.
— Бред, — уточнил я.
— Бред? Так сказал лаборант, который собственноручно ввел крысе цианид, а через пять минут увидел ее живой и здоровой.
— Я в курсе.
— То, о чем объявил полковник, — тоже про крыс. Про триста миллионов крыс, пострадавших неизвестно за что.
— Вот почему стройку забросили, — не к месту догадался я. — Бегут югославы.
— Бегут. А что у меня дома? Двадцать лет экономической блокады. Кошмар.
— И все из-за меня?
— Вчера думала — да. Там, в две тысячи первом, за тобой подчистили, но что-то могло и остаться. Авария, например. Куда ее денешь? Но пять лет, и такие последствия! Вряд ли.
— Сначала надо узнать, в чем дело. С какого перепугу вдруг санкции, комендантский час и прочее. Сходить, что ли, правда к соседке? Она бабулька словоохотливая, только спроси, не отвяжешься.
— Какая соседка? Очнись же наконец! — разозлилась Ксения. — Это ты считаешь, что отсутствовал несколько часов. А для остальных все случилось не сегодня и не вчера. О чем ты ее спросишь? Что произошло пять лет назад? Или четыре? Что было потом? В две тысячи первом мы перевели стрелку. На один градус, на пятнадцать — неизвестно. И все пять лет поезд ехал с прежней скоростью, и где он оказался в результате…
— Мы? — переспросил я.
— Ты, — поправилась Ксения не очень уверенно. — Ну ладно, я там тоже кое-что… Чуть-чуть. Но это касается только одного человека, — добавила она скороговоркой.
— Так и я, кроме себя никого не трогал.
— А вышло вон как…
— Вообще-то не все еще потеряно. Машинка у нас, значит, есть возможность все переделать, расставить так, как было.
— Что переделать?
— Ну, взять, к примеру, меня. Отнес в издательство ненаписанные романы — это первое. Их можно забрать обратно.
— Не беспокойся, уже сделано.
— Премного .благодарен. То-то я смотрю: ни особняка, ни павлинов. Второе — потасовка в ресторане. Вернуться и предупредить себя, чтобы прошел мимо. Куцапов, конечно, все равно нажрется и, может быть, даже кого-то подстрелит. Но не меня. Я имею в виду не то, что…