Механика вечности

— Это твой шанс, — тихо произнес сзади Куцапов.

— Иван Иванович, разрешите я их лично кончу? — попросился Веселый.

— Добро.

— "Навсегда"! — выкрикнул я, когда Роджер за спиной уже щелкнул предохранителем. — «Кришна — навсегда»!

— Точно, — сказал Левша. — Есть у него такая наколка.

— По телевизору видел? И что там еще было?

— Ничего.

— Две тысячи шестой? — с сомнением спросил Фирсов. — Тридцать восьмой — восемнадцатый — девяносто восьмой. Что они забыли в две тысячи шестом?

— Узнайте у своего Тихона.

— Гм… Ладно, Николай, запри их где-нибудь.

Куцапов отвел нас в дальний угол коридора и отодвинул грубый самодельный засов на железной двери.

— Что, голуби, струхнули? — осклабился он. — Я бы вас убивать не стал. Я ведь тебя признал. — Он хлопнул меня по плечу так, что чуть не проломил ключицу.

— Сначала взыскал бы за разбитый «ЗИЛ»? — предложил я.

— Какой еще «ЗИЛ»? — удивился Куцапов. — Грузовик, что ли?

— Спортивный, «ЗИЛ-917».

— Спортивный грузовик? Нормально. — Колян пригляделся ко мне внимательнее. — Ты же Миша, так? Тачку у меня увел. В две тысячи втором, кажется.

— В две тысячи первом. Красный «ЗИЛ-917».

— Я всегда на «БМВ» ездил. Тот у меня первый был, самый любимый, а ты ему всю правую бочину разворотил.

— Левую, — поправил я.

— Что ты меня путаешь?

— Это Тихон все перепутал. Тебе не в подвале сидеть положено, а водку с Федорычем кушать, — сказал я, подстраховываясь.

— Федорыч — да, человек был…

— Я, между прочим, так и не понял, почему ты меня тогда отпустил.

Куцапов сосредоточился и часто заморгал.

— Не знаю, — пробормотал он. — Помню, что охранял тебя, а с какой стати…

— Вот так охрана! А в мексиканском ресторане? Ведь чуть не застрелил!

— Ты что? — испугался Колян.

Я молча расстегнул рубашку и продемонстрировал ему белый рубец на животе. Куцапов выглядел совершенно растерянным.

— Это не я, — выдавил он. — Сейчас бы я не стал. Веришь?

— С трудом.

Колян тактично подвинул нас к камере и пообещал:

— Все прояснится. Вот только Тихона дождемся.

Петли оглушительно взвизгнули, затем тяжко лязгнул засов, и все смолкло. Мы с Ксенией оказались в кромешной тьме и на ощупь добрались до стены, хотя необходимости в этом не было.

— Хорошо, что ты про покойника вспомнил, — похвалила она.

— Повезло. Опять повезло, — развел я руками и случайно наткнулся на ее ладонь. Ксения жадно схватила мои пальцы.

— Темноты боишься?

— Нам теперь, как Кришне, бояться нечего. Поздно бояться. Завтра нас расстреляют.

— С чего ты взяла?

— Я об этом Фирсове кое-что слышала — еще там, в своем времени. Крутой он мужик.

— Куцапов тоже когда-то был крутым. Ничего, укатали Сивку одноименные горки.

— Все смеешься? Может быть, и правильно. Последние часы…

Ксения подошла совсем близко, так, что я ощутил тепло ее лица. Я ткнулся губами наугад, но попал в лоб.

— Это ведь не самая большая дерзость, на которую ты способен? — горячо шепнула она.

Я услышал звук расстегивающейся на джинсах «молнии» и почувствовал ее прохладную ладонь. У меня закружилась голова. Руки сами потянулись к Ксении, но вместо скрипучей куртки нащупали ее теплую грудь.

— Ксюша…

— Что?

— Ксюша. Такое сладкое имя…

— Скажи еще. Скажи!

— Ксюша. Сладкая девочка.

Мы стояли, прижавшись друг к другу телами, и я касался ее везде, где только хотел, и где хотела она, и нам было все равно, что происходит за пределами камеры.

Этой ночью я впервые увидел хороший сон. Что-то теплое и яркое. Оно опустилось с небес и окутало меня пушистой шалью, и я испытал настоящее счастье. Я долго думал, как назвать сновидение, и вверху новой страницы вывел: «Цветы».

— Тихона нет, — сообщил Колян, вгрызаясь в большой бутерброд. — Пошли, Фирсов кличет. Нате вот, перекусите. — Он вручил нам два теплых сандвича, из которых выглядывали бледные листья салата.

— У вас что, подсобное хозяйство?

— Ребята доставили. — Шутить с Куцаповым было бесполезно. — Пока вы дрыхли, у нас тут маленькое чэпэ вышло. Фирсов с Лиманским в ужасе. Короче, вас амнистировали. Как там в темнице, не замерзли?

— Нет, нормально, — ответила, запнувшись, Ксения.

— Колян, а откуда в Сопротивлении негр? — спросил я.

— Веселый? Он русский.

— Не понял.

— Ну, родился в России. И родители его тоже отсюда.

— А то, что он в ГИП работал, вас не смущает?

— Так это по заданию Фирсова. Расслабься, Миша, мы солидная организация.

Иван Иванович встретил нас скупой улыбкой, которая, по всей видимости, означала сожаление. Аудитория была та же, что и вчера, только вместо Роджера присутствовал Мама, а Левша уже не подпирал угол — он притащил высокий табурет, явно из какого-нибудь бара, и теперь восседал на нем, словно волейбольный судья. Оружие при этом он держал на коленях.

— Жертв из себя строить не надо, — неожиданно начал разговор Фирсов. — Переломные моменты истории всегда сопровождались некоторыми накладками. Я, кстати, по-прежнему не склонен доверять вам всецело. Любой предсказатель вызывает подозрение.

— Особенно тот, чьи предсказания сбываются, — вставила Ксения.

Иван Иванович сморщился и закинул в рот таблетку.