Механизм

Прикинув расположение комнат, Мэт сразу же направился в холл. Здесь, между дугами лестницы, они наконец заметили терявшееся в тени удивительное панно из множества металлических деталей, самой искусной работы. Там были люди, и загадочные морские твари, и странные корабли. Но из-за поломки внизу когда-то идеально прилегавшие друг к другу фигурки торчали вкривь и вкось.

– Какой чудесный механизм, – выдохнул Мэт. – Больно видеть его в таком состоянии.

– А вот мне – ни сколько, – буркнул Тариус. – Провалился бы этот дом со всеми его штучками. Так ведь и не нашли ничего.

– Кто знает, – Мэт прищурился, всматриваясь в панно. – Может, это нам что-то подскажет.

– Проклятье! Рехнемся скоро.

– Послушайте, – вмешалась Дора. – Мы все ужасно устали. Сейчас ночь и гроза – все равно ничего не сделать. Нужно выспаться, набраться сил: мало ли, что будет утром.

– А если на нас нападут? – пискнула Паола.

– Запрем двери. И входную, и в комнатах – их на всех хватит.

– Мысль здравая. Но стоит ли разделяться? Давайте устроимся в одной комнате. Женщины – на кровати, мы и на полу поспим.

– Да уж если отдыхать, то нормально, – возразил Мэту мужчина. – Дом мы хорошо осмотрели. Если и есть какая лазейка или ход тайный, то поодиночке выковырять нас из комнат будет сложнее, чем на всех скопом напасть. А шум услышим.

Только старик заметил, как быстро ответил Тариус, но промолчал.

Пока мужчины запирали дверь на второй замок и сооружали немудреную баррикаду, дети вперегонки бросились наверх (чтобы занять максимально удаленные друг от друга комнаты), а старик наконец встал и зашаркал к лифту около лестницы. Его решетка вторила рисункам панно и была также неисправна: сколько ни давил сухой когтистый палец на кнопку, лифт не оживал.

– Разрешите, я вам помогу, господин…

– Сенекс. Меня зовут Сенекс, если так интересно. И я не нуждаюсь в вашей помощи, дорогуша, – отрезал он.

Ухватившись за перила и опираясь на палку, Сенекс принялся карабкаться наверх.

– Отлично! Просто отлично, – пробормотала Дора, чувствуя, как ее вновь начинает пробирать озноб.

В два счета обогнав старика, она взбежала по лестнице и юркнула в первую попавшуюся комнату. Сенекс продолжал с упорством черепахи преодолевать ступеньку за ступенькой. Тариус спокойно обогнул его и хлопнул дверью на прощанье. Мэту было неловко бросать старика одного, но и помощь предлагать было бесполезно, поэтому он держался сзади, останавливаясь на каждой ступеньке и делая вид, что осматривает холл. Трудно было понять по желчному лицу старика: злит его такое сопровождение или забавляет.

Наконец он достиг площадки, остановился, чтобы перевести дух и, выбрав ближайшую к библиотеке дверь, продолжил черепашье движение. Мэт пробормотал в сгорбленную спину нечто похожее на пожелание доброй ночи и поспешил скрыться в последней незанятой комнате.

В доме наступила тишина. Жильцы осматривали свои владения: кто бегло, оглушенный усталостью и страхом, кто внимательно. Ничего опасного, впрочем, не поджидало их ни в шкафах, ни под кроватями, ни в каминных трубах. И каждый, устраиваясь на пахнущих сыростью и пылью простынях, мечтал заснуть, чтобы проснуться от окружающего абсурда. Но глаза не закрывались, следя за отсветами молний на потолке, слух тревожило угрюмое молчание заброшенного дома. И все крепло холодящее сердце понимание, что никакой сон не развеет этот морок. Нет дороги назад.

Они все же заснули – один за другим, вольно раскинувшись или свернувшись калачиком, сжав кулаки или тихонько всхлипывая. Молнии сверкали все реже, гроза отступала, и ливень перешел в монотонный шелестящий дождь.

Глава 2. Тариус

Через несколько часов после рассвета проснутся четверо новых жильцов дома и в последние мгновения дремы всем сердцем пожелают, чтобы все странные происшествия остались там, в вязкости сна. Потом откроют глаза и увидят чужие стены.

Но в первые минуты блеклого серого утра не спали только двое. За десятилетия корабельной жизни у Тариуса выработалась полезная способность: засыпать, как только появится возможность, и просыпаться, когда это необходимо. А необходимость была, поэтому с первыми робкими лучами бывший капитан проснулся. Сам себя он еще так называл, а от других – не терпел. Скоро десять лет, как Тариус потерял судно и вынужден был наниматься боцманом на большие корабли, а рана все не заживает.

Безрадостное пробуждение не было безрадостнее прочих, а обстановка, несмотря на запущенность, так и вовсе казалась роскошной после меблированных комнат, что он снимал между рейсами, – этими холостяцкими норами, где обои пузырились, матрас бугрился комками, а закопченные окна с трудом пропускали свет.

Смертельно хотелось выпить. От мысли о добром глотке крепкого бренди, который мигом бы прогнал тупую боль в затылке и пепельную серость мира, в глотке пересохло. Но у него было дело. Важное дело, которое нельзя откладывать.