Механизм пространства

Вначале это не слишком огорчало, но к вечеру накатила тоска. Ее мутные волны подмывали истончавший лед спокойствия. Шевалье честно пытался думать об ином. О Сен-Симоне, о товарищах из Общества. Об Эваристе Галуа. Многое из того, что еще недавно казалось ему необыкновенно важным, потускнело, уплыло вдаль. Борьба за светлое будущее виделась мышиной возней у подножия чана с булькающей жижей. Зачем суетиться? Грядущее все равно настанет. И — бултых в котел, как обещают граждане кюре в воскресных проповедях. Может, надо как‑то иначе? Хорошо бы расспросить Андерса Эрстеда (этого, не седого премьер-министра!), чего добивается он…

В минуты сна он видел далеко, у горизонта, золотистое сияние. Неужели там расположен Град Грядущего? Не Париж из серебристого алюминиума, не жуткое болото, а настоящий, чудесный Париж, которого Огюст даже не в силах представить?

Золотая дымка гнала тревогу.

Двое в черных, до земли, плащах неслышно крались вдоль забора. Шляпы на нос, спины сгорблены, из-под ткани торчат зловещие орудия — шпаги? Кинжалы? Шаг, еще один. Остановились, переглянулись, прислушались…

Продолжили путь.

Торвен едва сдержался, дабы не протереть глаза. Зрение, конечно, пошаливает, но такое ни с чем не спутаешь. Парочка оперных персонажей, заблудившись, вместо «Comédie-Française» явились к лечебнице Кошен. Сейчас остановятся, выйдут на авансцену, споют дуэтом…

Остановились. Петь не стали, ограничились шепотом. Тот, что повыше, указал на больничные окна. Другой — узкоплечий коротышка — приложил палец к губам, с недоверием помотал головой.

Из темноты соткалась Пин‑эр, вопросительно тронула за плечо. Двое — пустяки. Не пора ли свежевать, гере Бумажный Червь? Зануда в просьбе отказал. Не будем кровожадными. Ну, в плащах, ну, гуляют. Не критично.

Вдруг и в самом деле — споют?

Плащи пошушукались, осмотрелись. Приблизились к стене лечебницы, уставились вверх — туда, где темнели окна палаты с беднягой — везунчиком! — Шевалье. Торвен взялся за рукоять пистолета; поразмыслив, убрал руку. Не понадобится! Узкоплечий казался знакомым. Не то чтобы близким…

Застегнув сюртук, он жестом отослал Пин‑эр обратно во тьму, поудобнее перехватил трость. Шагнул вперед, больше не скрываясь.

— Добрый вечер! Господин Галуа, если не ошибаюсь?

Как и ожидалось, в первый миг руки несостоявшихся теноров нырнули под плащи. Но смертоносные кинжалы не рассекли летнюю ночь. Вместо этого раздалось удивленное:

— Да-а-а… А вы… Мсье Торвен?

Юный художник Альфред Галуа не без смущения снял широкополую шляпу — то ли из вежливости, то ли желал выбросить.

— Молодые люди! — сурово начал Зануда. — А известно ли вам, что такие прогулки опасны? Первый же полицейский потащит вас в участок — и будет прав. Кстати, вы можете снять маску.

Реплика предназначалась второму, оставшемуся в шляпе.

— Это не маска, синьор! — с обидой прозвучало в ответ. — Это, между прочим, бинты. Я пострадал во время научного опыта во благо человечества!

Зануда всмотрелся: действительно бинты. Толстым слоем, один нос торчит. Если сложить все вместе, получится итальянец («синьор!»), наверняка студент и, само собой, карбонарий.

— У Асканио колба взорвалась, — подтвердил Галуа-младший. — Вроде не должна была, мы все проверили… Мсье Торвен, мы понимаем, что выглядим… э-э… странно…

— Но Огюста надо спасать! — петушиным фальцетом подхватил Асканио. — Mamma mia, если его сегодня же не спасти… Его арестуют, закуют в кандалы, отправят в замок Иф!

Торвен вздохнул. Как говаривал полковник Вали-Напролом: «Самое страшное, юнкер, если у тебя в роте заведется герой». А тут не один герой — целых два. В шляпах.

И как с этим явлением прикажете бороться?

— До утра не арестуют. А утром вашего друга в больнице уже не будет. В скором времени он и с Парижем распрощается. Парни, предупреждаю: если вы сейчас увидите китаянку в халате — это не призрак, а мадемуазель Пин‑эр. Добрый совет: никаких резких движений! А уж влюбиться — упаси вас Бог…

Прощались у главного входа.

Молодые люди хотели лично убедиться, что возле ворот не дежурит полицейский караул. Удостоверившись, они, однако, решительно заявили, что намерены бороться за правое дело, умирать, сражаться, истекать кровью и гнить за ржавыми решетками. Зануда хотел уточнить последовательность, но не успел. Ночную тишину нарушил перестук копыт. Из мрака соткалась Пин‑эр, ухватила его за рукав; Торвен толкнул в спину итальянца, пострадавшего во благо человечества…

Альфред оказался проворней, отскочив от предателя-фонаря.

Карета — большая, с резными гербами над дверцами. Не полицейская — люди префекта выбирают транспорт поскромнее. Соскочив с запяток, лакей отворил дверцу, опустил ступеньку-лесенку. Синьор Асканио хотел присвистнуть, но вовремя зажал рот ладонью. Его приятель рот, напротив, раскрыл.

…В черном платье, в черной шляпке, под густой вуалью. Голова гордо поднята, в маленькой твердой руке — стек. Вышла, не оглянулась, по сторонам не посмотрела — шагнула к больничному крыльцу.

Королева!

— Я ее знаю! — растерянно прошептал Галуа-младший. — Это!.. Она!..