Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941

Немало «поработали», направленно ориентируя местные комитеты партии, члены ЦК и ЦКК: Ярославский   в Тверской губернии, Киров и Орджоникидзе   в Закавказье, Скрыпник   в Черниговской, Сокольников   в Ярославской, Сольц   в Вятской губерниях, Микоян   на пленуме Юго-Восточного бюро ЦК, Угланов   в Нижнем Новгороде, Ворошилов   на Северном Кавказе и т. д. Губкомы же в свою очередь «резко и определенно» изложили свою точку зрения на дискуссию в письмах к нижестоящим партийным комитетам. В результате оппозиционные настроения на местах оказались незначительными и терялись в общем шуме одобрения линии ЦК. Ходили слухи о распоряжении Зиновьева отпустить из специального фонда Политбюро заводским и фабричным ячейкам необходимые средства на пропаганду и поддержку позиции ЦК во время партийной дискуссии[312]27. Кроме того, секретари местных губкомов и обкомов специальной директивой Секретариата ЦК обязывались выбрать делегатами на XIII партийную конференцию только тех, кто занимал платные ответственные должности в губернских и областных организациях и всецело поддерживал политику Центрального Комитета. От заводских и фабричных комячеек могли быть делегированы лишь те коммунисты, ответственность за которых брали на себя секретари ячеек. То же и от Красной Армии   кандидатуры следовало согласовывать на совместных совещаниях политруков и политкомов с секретарями губкомов и обкомов. Перед отъездом на конференцию делегаты получили дополнительную инструкцию о том, как вести себя на конференции[313]28. В результате Секретариату ЦК удалось добиться того, что на ней не было ни одного представителя оппозиции в качестве делегата с правом решающего голоса, и фракционная группа в высших органах партии смогла провести все свои решения   XIII партийная коференция не только осудила оппозицию как проявление мелкобуржуазного уклона в партии, но и, как уже говорилось, приняла решение опубликовать седьмой пункт резолюции Х съезда «О единстве партии». Без единого возражения номенклатурные делегаты выслушали слова Сталина о том, что «некоторые товарищи фетишизируют, абсолютизируют вопрос о демократии, думая, что демократия всегда и при всяких условиях возможна, демократии развернутой, полной демократии, очевидно, не будет»[314]29.

Но за пределами зала, где проходила конференция, ситуация складывалась менее спокойная - после известия о принятых решениях, которыми отвергались поправки оппозиции, в ряде ячеек столичных воинских частей ОГПУ и некоторых фабрик и заводов состоялись экстренные собрания. Их участники отказались признать обязательными для себя резолюции конференции о рабочей демократии. Выступавшие требовали созыва другой конференции, делегаты которой будут подобраны организациями не «по циркулярам Сталина и Зиновьева», а избраны тайным голосованием. Резкие резолюции были приняты также в трех полках Московского гарнизона и в одном отряде особого назначения войск ОГПУ. В них говорилось о монополизации власти Политбюро, возглавляемого лицами, давно утратившими всякое доверие трудящихся масс и рядовых партийцев. Рабочие собрания, на которых выступали защитники рабочей демократии, состоялись и в день смерти Ленина, 21 января. А ночью были произведены первые аресты, продолжавшиеся и в последующие дни[315]30.

В то же время Политбюро принимает решение усилить террор против сочувствующих оппозиции и о чистке партийных организаций[316]31. Одновременно на места был отправлен циркуляр ЦК, согласно которому все дискуссии в низовых партийных организациях допускались впредь только с разрешения партийного комитета, на него возлагалась ответственность перед губкомом за характер дискуссии и принятые резолюции[317]32.

Так что обстановка, в которой высшее руководство партии приняло решение о проведении ленинского призыва, была далека от эйфории. Господствующая фракционная группа стремилась обезопасить себя прежде всего от оппозиционных выступлений. Рабочие, - писал Ст. Иванович в 1924 г., - «вовлеченные в лоно РКП прельстительными выгодами, во всяком случае перестают быть опасными, теряют свое классовое лицо и свою классовую психологию, становятся членами господствующего сословия, хотя бы на их долю доставались жалкие объедки с комиссарского стола»[318]33.