Механизм жизни

Как гласит пословица, в Париж ведет десять дорог, а из Парижа — целых сто. Если, конечно, очередной Комитет общественного спасения не перекроет заставы.

— Тушары? Это у которых контора в Дровяном тупике? У них же не кареты, а «кукушки»! На таких при Регентстве ездили. Тесная, тяжелая… Знаете старую байку? В дилижансах места одинаковые, зато пассажиры бывают трех классов. Как в горку ехать, первый класс остается сидеть, второй — рядом идет, третий — карету толкает. У Тушаров все места — третий класс.

Торвен в ответ показал объявление, выполненное в три краски: «Анри и Жан Тушар — лучшие дилижансы! Отправление и прибытие — строго по расписанию…»

— Они еще и не то пообещают, — презрительно хмыкнул Альфред Галуа. — Если всему написанному верить… Между прочим, у нас в Конституции написано, что Франция — свободная страна!

Юный революционер был неисправим, но в дилижансах разбирался. Семья Галуа, живя в Бур-ля-Рен, услугами «кукушек» пользовалась регулярно.

— Нам на Фобур-Сен-Дени, — рассудил он.

Не споря, Торвен повернул в указанную сторону.

— И вот что, гражданин Торвен…

Всю дорогу Галуа-младший требовал совета в наиважнейшем из вопросов: как ему стать настоящим революционером. Новым Робеспьером. Дантоном.

Маратом, parbleu![30]

Мягкие намеки на то, что живопись — тоже неплохое занятие, отвергались с порога. Юноша решительно осуждал даже своего друга Асканио Собреро, излишне полюбившего Мадам Химию в ущерб Деве-Революции. Революции не нужны химики!

Сам Асканио сегодня прийти не смог — лежал в больнице Сальпетриер после очередного опыта. На сей раз, ко всеобщему удивлению, ничего не взорвалось, зато выделился некий газ, в результате чего молодой итальянец начал весело смеяться.

Этим он и занимался третьи сутки подряд.

— Для революционера, — жестокосердый Галуа и не думал сочувствовать приятелю, — все науки — только помеха. Главное — сила воли и жизненный опыт.

— Правильно! — Торвен не к месту вспомнил кривую улочку Строжет, где в трехэтажном особняке обитает старая ведьма Беринг, заботливо стерегущая «Клад Маммоны». — Сила воли, говорите? Вот и отправляйтесь‑ка на каторгу. Лет на двадцать.

«Дзинь-дзинь!» — кандальным звоном откликнулась трость, угодив по люку канализации.

— К‑куда? — не понял революционер.

— В Тулон! Цепи, тачка, красный колпак. Сырость казематов. По воскресеньям вместо мессы — «пропускание через табак». Это, значит, бросают вас на каменный пол и лупят сапогами, пока кровь горлом не пойдет. А карцер там в отхожем месте, чтобы всё прямиком на голову. Только так выковываются истинные вожди!

Сам Торвен никогда в Тулоне не был и в детали тамошней жизни не вникал. Зато водил знакомство с великим любителем романтики — Хансом Христианом Андерсеном.

— А когда выйдете на свободу… Вернее, как вынесут вас на носилках, так и бросайте клич: «Гвафдане! На баввикафы!» Зубов‑то не останется…

В ответ раздалось обиженное сопение.

— Хронический насморк, — развивал мысль Зануда. — Гниение надкостницы. Лысина до самых ушей. Одно хорошо — личной жизни это не помешает. Не будет ее у вас — личной. По‑латыни сие именуется красивым словом «impotentia». Перевести?

— Гражданин… Мсье Торвен! Давайте сменим тему! Вы говорили, что мсье Андресану, вашему знакомому, понадобится иллюстратор во Франции…

Торвен постарался скрыть улыбку.

— Ан-дер-се-ну, молодой человек. Да, понадобится. Но учтите, хорошая иллюстрация — это вам не баррикада. Она, извините, труда требует.

Разговор свернул в конструктивную колею. Удовлетворен, Зануда под мерный стук трости пустился в объяснения, увлекся, воспарил к высотам…

…и не заметил Чарльза Бейтса.

— Рыжий? Где? — он растерянно завертел головой. — Вы о ком, Альфред?

— Так вон же! Тот самый, что у дома Карно.

— Что?!

— Я еще его рисовал, помните?

…Бакенбарды торчком, нос похож на свиное рыло, изо рта торчат кривые зубы. Пристань у Эльсинора. Заброда с зонтиком и дуэльным пистолетом.

«Вы слишком добры, сэр!»

У парня оказалась отличная память и острый глаз. Торвен же заброду увидел в последний миг — в толпе, куда тот поспешил нырнуть. Рука прохвоста взлетела вверх, коснулась нелепого войлочного колпака…

Не иначе, поприветствовал?

— Вы говорили, мсье Торвен, что рыжий — слуга того, другого, с орденом… Я еще спросил, не шпион ли он. А вы сказали, что он — это смерть. Что вы имели в виду, а?

Зануда молчал. Париж — та еще деревня, но жизнь отучила верить в совпадения. Он огляделся, ища табличку с названием улицы. Ага, Фобур-Сен-Дени. Над дверью в доме напротив — огромный щит. Черный силуэт кареты, гривастые лошади бьют копытами, рвутся в дальний путь.

Тоже совпадение?

— Кадет!

— Слушаюсь, мой генерал!

Отставной лейтенант мысленно возгордился.

— За рыжим! Близко не подходить, в разговор не вступать. Проследить до гостиницы или квартиры. Встречаемся у меня в номере. Бегом… Марш!

Трость ударила по булыжнику — сухой барабанной дробью.

— Есть!