Механизм жизни

Свежий ветер унес юношу. Торвен без особой нужды потер ноющее колено. Здоровые ноги — лучшее оружие, что ни говори! Порывшись в кармане, он извлек кошелек и выудил золотой кругляш с «грушей» — профилем короля-гражданина. Подумав, достал второй. К кому сбежал рыжий-зубастый, конечно, важно. Но вот куда он собрался ехать…

Ворон по кличке Предчувствие каркнул, ударил клювом по сердцу. Торвен подбросил монеты на ладони, сжал в кулаке.

И шагнул под копыта черных коней.

2

Пин‑эр страдала.

Девушка из хорошей семьи с детства приучена «сохранять лицо». Сообразное поведение — лучший фимиам дружбы, учил Кун‑Цзы. Но когда волнуешься, места себе не находишь… Разве она — белоручка-наложница из Запретного города, боящаяся запачкать ладони пылью?

…или кровью.

Увы, глубокоуважаемый дедушка ее не понимал. Это было очень обидно и грустно. Вначале китаянка жалела, что лишена дара речи, но вскоре поняла: это к лучшему. Что бы она сказала дедушке? Не считайте меня ребенком? Позвольте разделить с вами груз забот?!

Запрет смыкал уста. Дочь наставника Вэя лишь беззвучно шевелила губами, цитируя великого Ли Бо.

Летят осенние светлячки
У моего окна,

И терем от инея заблестел,

И тихо плывет луна.

А я, одинокая, только о нем

Думаю ночи и дни.

И слезы льются из глаз моих —

Напрасно льются они.

— Такие дела, фрекен, — подытожил Торвен, нимало не подозревая о девичьих страданиях. — Посетив вышеописанную контору дилижансов, мне удалось установить, что помянутая компания наших давних недоброжелателей собралась в город Санкт-Петербург…

Девушка не выдержала — вскочила. Чашка, упав на пол, разлетелась вдребезги — обозначив восклицательный знак, отсутствовавший в речи Торвена.

— Кассир перед моим приходом объяснил указанному рыжему субъекту, что прямое дилижансное сообщение между Парижем и Петербургом отсутствует. Билеты надлежит брать до Кёнигсберга, а уже оттуда направляться в российскую столицу — морем или опять-таки дилижансом.

Речь Зануды сегодня звучала по‑особенному занудно. Знай Пин‑эр глубокоуважаемого дедушку чуть лучше, догадалась бы, что тот вообще не здесь.

«Где вы, лейтенант?»

«У расстрельной стенки, мой полковник!»

В случившемся Торвен винил исключительно себя. Поездка Эрстеда в Петербург не нравилась ему изначально. Что там искать у этих русских? Дорогу в знойную, заросшую пальмами Siberia? «Моему любимому ученику! Запомните меня таким, дорогой Андерс…» Кажется, полковник забыл и это.

Легкий шорох отвлек от грустных мыслей. Положив на колени лист бумаги, Пин‑эр что‑то старательно выводила свинцовым карандашом. Не иначе, очередной иероглиф. Торвен без энтузиазма прикинул, что девицу придется оставлять на чье‑то попечение. В безнравственном, полном греха Париже! Тьера, что ли, попросить?

Не к Дюма же обращаться…

Когда иероглиф был дорисован и предъявлен, Торвен даже смотреть на него не стал. Все и так ясно — в темных глазах девушки сверкала сталь:

«Едем!»

— Фрекен! Позвольте напомнить вам об обстоятельстве пусть не романтичном, но существенном. У вас нет паспорта. Документа. Бумаги…

Для пущей убедительности он извлек собственный паспорт и указал на подписи и печати.

— Мы, к сожалению, не в счастливом и свободном Срединном царстве, где в паспортах не нуждаются. Мы в дикой Европе. Что вы скажете пограничной страже? Точнее, что предстоит говорить мне? Я бы мог купить или украсть чужой паспорт… Но на чье имя? Едва ли вас примут за француженку…

— Н-н-нье-е-е-ет!..

Зануда даже не удивился. Сил не осталось.

— Я йе‑еду!!!

Девушка, кажется, сама испугалась. Ладонь упала на рот, Пин‑эр замотала головой; окаменела, прислушиваясь к чему‑то невидимому, страшному. Выждав минуту, осторожно убрала руку от лица. И выдохнула с облегчением.

Что бы ни грозило вырваться из китаянки на волю — оно тоже хотело в Петербург.

Торвен сел в кресло и закрыл глаза. Последняя капля, последняя пуля. Фрекен Пин‑эр едет, и хоть наизнанку вывернись. Маршрут прямой и ясный: Париж — Кёнигсберг — Петербург — Siberia. А ему что теперь делать? Помирать? Так нельзя, вдова Беринг ждет…

Прикажете поднять белый флаг, лейтенант?

— Мальбрук в поход поехал,
Миронтон, миронтон, миронтень…

Видя, что глубокоуважаемый дедушка погрузился в глубокую медитацию, Пин‑эр тихонько вздохнула — и совсем уж было решилась погладить Железного Червя по плечу, когда в дверь постучали.

Рука отдернулась в мгновение ока.

— Это кадет Галуа, — успокоил ее Торвен. — Пришел доложить о раскрытии злодейского кубла. Фрекен, я что-нибудь придумаю. Мы едем завтра вечерним дилижансом…

3

Из Четырех Великих Творений Пин‑эр справилась лишь с одним — «Путешествием на Запад». Она и не собиралась читать всякую скукотищу. Воспитанной девице из благородного дома полагалось ограничиться древней поэзией. В крайнем случае — перелистать что-нибудь из исторических хроник, однако не увлекаться: слишком умных не брали замуж.