Мехлис. Тень вождя

1942 г., 4 июня — приказом Ставки ВГК освобожден от обязанностей начальника Главного политического управления РККА, заместителя наркома обороны СССР, снижен в воинском звании до корпусного комиссара

1942 г., июль — сентябрь — был членом Военного совета 6-й армии Воронежского фронта

1942 г., сентябрь — 1946 г., февраль — член Военного совета Воронежского, Волховского, Резервного, Брянского, Прибалтийского, 2-го Прибалтийского, Западного, 2-го Белорусского и 4-го Украинского фронтов, Степного, Прикарпатского военных округов

1942 г., 6 декабря — присвоено воинское звание генерал-лейтенант

1944 г., 29 июня — присвоено воинское звание генерал-полковник

1944 г., май — освобожден от обязанностей заместителя председателя СНК СССР

1946 г., февраль — избран депутатом Верховного Совета СССР второго созыва

1946 г., март — 1950 г., октябрь — работал в должности министра государственного контроля СССР

1949 г., конец декабря — тяжело заболел, к активной служебной и политической деятельности больше не возвратился

1952 г., октябрь — на XIX съезде КПСС заочно избран членом Центрального комитета

1953 г., 13 февраля — скончался после тяжелой болезни, урна с прахом захоронена на Красной площади в Кремлевской стене

Государственные награды:

Четыре ордена Ленина (апрель 1937 г., февраль 1938 г., январь 1949 г., апрель 1949 г.), орден Суворова 1-й ст. (май 1945 г.), орден Кутузова 1-й ст. (июль 1944 г.), орден Красного Знамени РСФСР (1929 г.), орден Красного Знамени (август 1943 г.), орден Красной Звезды (март 1940 г.), польский орден «Виртути милитари» IV класса (июнь 1946 г.), медали.

Приложение 2

Запись беседы с писателем Д. И. Ортенбергом

Автор: Давид Иосифович, с Мехлисом Вас многие годы связывали тесные и служебные, и дружеские контакты. При каких обстоятельствах Вы познакомились с ним?

Ортенберг: Впервые с Мехлисом мы встретились в «Правде». Был он, к слову, неплохим редактором. Газетное дело знал, в политике хорошо разбирался, был смелым, не боялся ничего и никого, даже Сталина. Был случай: Сталин обругал Мехлиса матом. Так тот тоже в долгу не остался. Рядом оказался Каганович, написал Льву Захаровичу записку (он мне эту записку потом показывал): «Ты что — с ума сошел?» Но это — к слову.

Что же касается наших отношений, то поначалу, как это всегда бывает, мы присматривались друг к другу. Доверие, а тем более дружба возникли позднее, постепенно. С 1936 года я работал собкором газеты на Украине. В 1937 году в одной из корреспонденций раскритиковал партийный актив в Днепропетровске. Он был посвящен состоянию критики и самокритики, но речь секретаря обкома Хатаевича, а вслед за нею и другие выступления были такие прилизанные, комплиментарные. После выхода корреспонденции в свет получаю от Хатаевича записку: буду, мол, требовать в ЦК, чтобы вас из области убрали.

Я помчался на машине (можно было на поезде, но «загорелся», не выдержал) в Москву. Пошел сразу к Мехлису, показал ему записку Хатаевича. Как раз во время нашего разговора принесли телеграфную ленту с сообщением, что Днепропетровский обком, рассмотрев статью Ортенберга, признал: она, статья, верная, правильная. Мехлис тут же дал команду поставить информацию в очередной номер, а по поводу записки пошел прямо к Сталину. Чем закончился их разговор — не знаю, говорили, что Хатаевич получил выговор. Но главное, как мне кажется, в другом: Мехлис смело встал на защиту своего корреспондента, он верил людям.

Автор: Верил? Многие неопровержимые факты говорят как раз об обратном…

Ортенберг: Понимаю, Вы имеете в виду репрессии и прочее. Об участии Мехлиса в репрессиях, в т. ч. военных кадров, пишут, действительно, много. Может, факты такие и есть. Я же лично знаю и твердо знаю: он никого не предавал, а иногда и прямо брал под защиту.

Взять историю моего перехода из собственных корреспондентов в аппарат «Правды». К этому времени Мехлис, оставаясь главным редактором, был назначен заведующим отделом печати ЦК партии. Подбирая кадры, он решил взять в отдел меня и корреспондента

по Саратовской области Боева. Запросил местные органы о нас, не уточнив, для чего такая информация. Через месяц вызывают нас в ЦК и показывают кучу материалов: мы, оказывается, плотно связаны с врагами народа. Потребовали от нас объяснения. Написали, но, в общем-то, что объяснять: на местах, не зная истинных причин запроса из ЦК, решили, что требуется компромат, и постарались вовсю. Время-то было какое — 1937 год! А сразу сообщили бы им, что характеристики нужны для выдвижения, так были бы они такие, хоть к герою соцтруда представляй.

Мехлис тем не менее наши объяснения прочитал, вызвал к себе и сказал: я вам верю. И стали мы работать: Боев — в ПУРе, я — в «Красной звезде». А ведь могло быть совершенно иначе. Пошли он эту кипу материалов в НКВД, и я не знаю, хватило бы у меня силы воли выдержать побои и издевательства.