Мехлис. Тень вождя

Прижизненная иерархия в партийно-советском истеблишменте неукоснительно соблюдалась и после смерти тех, кто к нему принадлежал. Мехлис был к тому же ко дню кончины пенсионером, и глупо было бы ожидать, что соболезнование, кроме коллективного — от ЦК КПСС — персонально выскажет кто-то из высшей элиты. На траурном митинге первых лиц страны тоже не было. Выступили лишь Суслов, секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин, начальник Главного политуправления Советской Армии и Военно-Морского Флота генерал-полковник Кузнецов, надежный заместитель Льва Захаровича в конце 30-х годов и в первый год войны. Из наиболее заметных деятелей, приславших телеграммы соболезнования, можно назвать маршалов Мерецкова и Баграмяна, старую большевичку Е. Д. Стасову.

О скорби тех, кто учился с Мехлисом на курсах марксизма и в Институте красной профессуры, написала его вдове A.A. Залкинд, сестра Землячки: «Навсегда в нашей памяти останется светлый облик Льва Захаровича, настоящего ленинца-сталинца, непримиримого борца против всякой троцкистско-зиновьевско-бухаринской нечисти, борьбу с которой он возглавлял и на курсах марксизма, и в Институте красной профессуры». О том же писали старые большевички Т. Людвинская и Л. Левинсон.

Примета, многое говорящая и о времени, и о людях, окружавших бывшего министра госконтроля. В час скорби не о человеческих, душевных качествах покойного вспоминают они, но о силе «кулаков» непримиримого политбойца.

О времена, о нравы!

Заключение

Между исторической оценкой любой личности и ее реальным вкладом в общественное развитие существует строгая диалектическая зависимость. Лев Мехлис, несомненно, оставил свой след в истории нашей страны, но след этот — главным образом негативный. Даже его положительные качества — высокая работоспособность, деловитость, личная смелость, умение отстоять свою точку зрения — подчинялись чаще всего злой воле, воплощая ортодоксальность взглядов и жестокость натуры. В своей практической деятельности он без колебаний предавал забвению нравственные категории, как якобы несовместимые с реальной политикой, и рассматривал результаты этой деятельности исключительно с утилитарных позиций: насколько они соответствовали указаниям вождя, интересам сконцентрировавшей в своих руках всю политическую власть в СССР партийно-государственной верхушки. Воистину он был alter ego Сталина.

Вполне вероятно, что у добравшегося до последних страниц читателя возникает вопрос: а не злоупотребил ли автор черной краской? Неужто и в самом деле Мехлис был эдаким монстром, раболепствовавшим перед тираном, но не знавшим милосердия и сострадания к тем, кому был предопределен удел жертвы?

Автор настроен к своему герою без предубеждения. К нелестным но, смеем надеяться, близким к истине выводам побудили выявленные архивные материалы и неоднократно приводимые в книге свидетельства людей, хорошо знавших Мехлиса, сталкивавшихся с ним на жизненных дорогах. Бездна нравственного падения этого человека открывалась не сразу. Исподволь, постепенно, но какой же зияющей оказалась она!

Лет пятнадцать — двадцать назад оценки этой личности были бы, безусловно, не столь жесткими. Не потому, конечно, что автор отличается повышенным конформизмом. Просто все мы за эти последние годы выросли, раздвинули горизонты знания о прошлом. Невозможно не ощутить благотворное влияние заметного роста политической культуры общества, приобщения к демократическим ценностям — свободе выражения мысли, отсутствию идеологического пресса, разномыслию в противовес бытовавшему у нас единогласию, единодушию и единомыслию.

До середины 80-х годов мы и думать не могли, чтобы публично ставить вопрос, например, об ответственности политического режима за раскрестьянивание страны или за тяжкие поражения начального периода Великой Отечественной войны, о бессудных расправах над генералами и рядовыми солдатами, о проблеме коллаборационизма и плена. Точка зрения, что «война все списала», что без миллионных жертв невозможно победить, была настолько распространена, что казалась незыблемой. Но миновали годы, и теперь не только на научном, но и обыденном уровне вопрос о цене Победы ставится и решается без лишней сенсационности, как насущный. И понятие гуманизма, некогда довольно абстрактно звучавшее в нашем обществе, получило конкретное наполнение.

Наиболее уязвимое место у Мехлиса, как политика, как раз и заключается в пренебрежении принципами гуманизма. Его редко заботила цена, которую требовалось заплатить для выполнения того или иного указания Сталина, собственного приказа. Готовность не считаться ни с какими жертвами, глубокая уверенность в личном превосходстве, в своем праве определять, нередко произвольно, по капризу, беззаконно, участь других людей — вот наиболее ущербные черты его личности.