Мехлис. Тень вождя

Елизавета Абрамовна с началом войны надела погоны офицера медслужбы, работала в госпитале в Москве. Когда Лев Захарович стал членом Военного совета Волховского фронта, жена приехала к нему. К ее чести, не прохлаждалась, а работала по специальности в одном из госпиталей. Долго были рядом, вместе перебрались на 4-й Украинский фронт. Оттуда майор медслужбы Млынарчик вынуждена была вернуться в Москву — повышенного внимания потребовал Леонид.

Сколько надежд возлагали они в свое время на сына! Оказался он слабым здоровьем. И все же Мехлис-старший не искал для него судьбы, отличной от судьбы миллионов ровесников. Он одобрил желание Леонида учиться на авиаинженера в военной академии. 4 октября 1941 года, на один день попав в Москву, он спешил написать сыну в Энгельс, куда была эвакуирована Военно-воздушная инженерная академия: «На днях тебе будет 19 лет. Поздравляю… Ты вскормлен и вспоен советской властью, нашей большевистской партией. Учись, набирай знания, чтобы сумел на отлично бороться с проклятым фашизмом. Целую. Твой отец».

Академия не была закончена: Леонид досрочно из-за болезни вернулся в Москву. Колебался, как поступить, был вроде бы не прочь воевать рядом с отцом. Тот настоятельно советовал поскорее определяться и идти в артиллеристы — при выявленном плоскостопии будет проще, чем в пехоте: «Зайди к Ефиму Афанасьевичу Щаденко — поможет».

28 августа 1942 года, получив от сына сообщение, что тот учится на артиллерийских курсах, Мехлис-старший наставляет его, обращаясь к своему опыту бомбардира времен Первой мировой войны. Знай, мол, что орудие — словно дитя, его надо холить, беречь в бою и лучше умереть рядом с ним, нежели оставить врагу. В следующем письме — новое наставление, прямо скажем, достойное любого родителя: «Люби, родной сын, свою родину больше, чем свою мать и отца, больше, чем самую жизнь».

Он просит Леонида сообщить, когда закончится учеба: «Хочу, чтобы воевали вместе». Не получилось. Сын, ссылаясь на нездоровье, вернулся в Москву. Отец настаивал: заканчивай училище, «пойдешь в действующую армию и окрепнешь физически». В мае 43-го вновь побуждает: «Не забудь свои годы — надо окрепнуть и идти в армию, защищать родину».

Болезнь, в конце концов, оказалась сильнее желания Льва Захаровича увидеть сына на фронте. Но и теперь, когда он сам вынужден был бороться с недугом, не было возможности все время находиться рядом с Леонидом. Когда с Елизаветой Абрамовной они уезжали в Барвиху или на юг, сына приходилось оставлять в специальной клинике. Туда, в больницу «Стрешнево», и адресовал Мехлис письма, не будучи даже твердо уверенным, что их не перехватят санитары.

1 июня 1951 года в Крыму легли на бумагу неровные строчки: «Живу на той же даче, что и в 1949 году. Но как этот, 1951 год, отличается от 1949 года. Мне тогда было все нипочем, купался в море, катался на лодке, стрелял по кефали и довольно удачно. А теперь… Безвыходно сижу в комнате, а точнее — больше лежу». Болезнь, видимо, так изнурила, что Мехлис-старший уже не пытался, как прежде, бодриться и обещать сыну когда-нибудь приехать сюда, на юг, вместе.

На самочувствии и настроении, конечно, не могла не сказаться та истерия, которая поднялась в 1952 году вокруг врачей «кремлевки». Речь, конечно, не о «вредительстве», не о сознательном умерщвлении сановных пациентов: обвинения в этом с врачей кремлевской клиники были официально сняты еще в 1953 году. А вот то, что в знаменитой «кремлевке» витал мертвящий дух чиновной иерархичности, корпоративности, круговой поруки, сомнения нет. На попечении каждого из обремененных многочисленными должностями профессоров ЛСУК — лечебно-санитарного управления Кремля — одновременно находились десятки высокопоставленных больных. В результате лечение подчас превращалось в свою противоположность.

Как пишет Г. В. Костырченко, «например, начальник ЛУСК профессор П. И. Егоров, который пользовал Г. М. Димитрова, маршалов А. М. Василевского, С. М. Штеменко (последний — для точности — был не маршалом, а генералом армии. — Ю. Р.), академика С. И. Вавилова и многих других, направил летом 1952 года бывшего министра госконтроля СССР Л. З. Мехлиса, страдавшего сердечной недостаточностью, на лечение в Крым, что было ему противопоказано».[201]

Зимой 1953-го в состоянии здоровья Мехлиса наступило заметное ухудшение. Он умер 13 февраля, за три недели до кончины Сталина, и ему «успели» оказать почести, положенные партийно-государственному деятелю его масштаба. Правительственная комиссия по организации похорон во главе с секретарем ЦК КПСС М. А. Сусловым, «представители трудящихся» у гроба в Колонном зале Дома союзов, траурный митинг на Красной площади, урна с прахом, замурованная в Кремлевскую стену… Переживи Лев Захарович хозяина, ручаться за подобные почести было бы трудно, и лишнее свидетельство тому — практически полное посмертное забвение имени Мехлиса.